Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл
Шрифт:
Около трех пополудни Уичер вошел в дом на Роуд-Хилл и велел пригласить Констанс в гостиную, где та вскоре и появилась.
— Я офицер полиции, — представился Уичер. — У меня на руках ордер на ваш арест по обвинению в убийстве вашего брата Фрэнсиса Сэвила Кента. Позвольте зачитать.
Уичер зачитал постановление. Констанс разрыдалась.
— Я ни в чем не виновата, — повторяла она. — Ни в чем не виновата.
Затем девушка попросила разрешения взять из своей комнаты траурный капор и накидку. Уичер проследовал за ней. Дав Констанс одеться, он посадил ее в повозку, и они направились в Темперенс-Холл. Дорога прошла в молчании. «Она и словом со мной не обмолвилась», — отмечал впоследствии Уичер. [58]
58
Из
Еще раньше перед входом в здание, прослышав о том, что в доме Кентов кого-то арестовали, собралась толпа сельских жителей. Большинство думало, что перед судьями предстанет сам Сэмюел Кент, но сначала вместо него появились Элизабет Гаф и Уильям Натт. Был полдень, они были вызваны для дачи показаний, а двадцать минут четвертого к Темперенс-Холлу подъехала повозка, толпа недоумевала: «Смотрите-ка, да это мисс Констанс!»
Рыдая, с опущенной головой она проследовала в здание в сопровождении Уичера. Одета была Констанс в черное, лицо плотно прикрыто вуалью. «Шла твердым шагом, но была вся в слезах», — сообщала «Таймс». Толпа придвинулась почти вплотную.
Констанс села напротив судейского стола. По обе стороны от нее разместились Уичер и суперинтендант Вулф.
— Ваше имя Констанс Кент? — спросил председатель Ладлоу.
— Да, — прошептала она.
Несмотря на прикрывавшую лицо плотную вуаль и носовой платок, прикладываемый ею то и дело к глазам, репортеры смогли составить подробнейший портрет и описать поведение девушки, как если бы внимание к внешней стороне дела могло приоткрыть завесу над ее внутренним «я».
«На вид ей лет восемнадцать, — пишет обозреватель „Бат экспресс“, — хотя все утверждают, что ей только шестнадцать. Это довольно рослая, коренастая девушка с округлым, красным от слез лицом и наморщенным лбом. У нее странные глаза — узкие и глубоко посаженные, что оставляет несколько неприятное впечатление. Во всем остальном во внешности ее нет ничего необычного. В то же время страшное преступление, вменяемое ей в вину, несомненно, отразилось в какой-то степени на ее виде, обычно, по отзывам людей знающих, довольно угрюмом. На юной даме было черное шелковое платье и креповая накидка такого же цвета; на протяжении всего судебного заседания она плотно прижимала к лицу вуаль. Заплаканные глаза были опущены вниз, за все время заседания она ни разу не подняла головы. В общем, судя по поведению, она очень тяжело переживала свое положение, хотя с начала до самого конца заседания ни разу не выказала своих чувств». Креп на одежде, которую Констанс носила в эти первые дни траура, представлял собой темную кисею, сшитую из туго переплетенных, на клею, нитей.
Констанс, по впечатлению корреспондента «Вестерн дейли пресс», отличалась «крепким телосложением, лицо у нее круглое, полноватое, не выражающее, по первому впечатлению, ни какой-то особой решительности, ни живого ума. Она сдержанна в манерах и сохраняет на протяжении всех слушаний одно и то же замкнутое выражение лица».
Репортер «Фрум таймс» со своей стороны, кажется, уловил в ее облике одну настораживающую особенность: подавленную сексуальность либо склонность к вспышкам ярости. Выглядит девушка, пишет он, «несколько необычно, лицо почти детское, но формы развиты не по годам; черты лица, разгоревшегося от волнения, довольно правильные, однако в глазах застыло тяжелое, угрюмое выражение, свойственное, по-видимому, всем членам семьи». [59]
59
Согласно одному малоправдоподобному слуху, Кенты были незаконными отпрысками королевской семьи. Журналисты временами отмечали сходство Констанс с королевой Викторией.
Уичер зачитал судьям следующее заявление:
— «Начиная с последнего воскресенья я расследовал обстоятельства, связанные с убийством Фрэнсиса Сэвила Кента, совершенного в ночь на пятницу, 29 июня текущего года, в доме его отца, расположенного на Роуд-Хилл, графство
Зачитав ответы Констанс на заданные им вопросы, Уичер закончил:
— Прошу суд возвратить вышеназванную Констанс Кент под стражу и обеспечить мне возможность собрать свидетельства, указывающие на то, что подозреваемая испытывала к покойному чувство враждебности, а также принять меры к отысканию пропавшей ночной рубашки, каковая — в случае если она не уничтожена — может быть найдена.
Далее судьи выслушали показания Элизабет Гаф (она давала их сквозь слезы) и Уильяма Натта, после чего осведомились, сколько Уичеру понадобится времени, чтобы собрать свидетельства, уличающие Констанс. Он заявил о необходимости содержания ее под стражей до следующей среды или четверга.
— И этого времени вам хватит? — спросил преподобный Кроли.
— При отсутствии чрезвычайных обстоятельств, — ответил Уичер, — срок предварительного задержания ограничивается неделей.
Судьи утвердили запрашиваемый срок: Констанс Кент будет содержаться в заключении до одиннадцати утра пятницы.
— Вы не обязаны делать каких-либо заявлений, — повернулся Ладлоу к Констанс, — но если вам есть что сказать, прошу.
Констанс промолчала.
Уичер и Вулф вывели ее из зала и посадили в длинный, с откидным верхом экипаж, который и повез ее в девайзесскую тюрьму, что в пятнадцати милях от Темперенс-Холла. Они ехали под унылым небом, и «на протяжении всей дороги, — отмечал Уичер, — девушка сохраняла угрюмое молчание и не выказывала ни малейших чувств».
«В подобных обстоятельствах, — писала „Бристоль дейли пост“, — так ведут себя либо ни в чем не повинные люди, либо (при должном самообладании) закоренелые преступники».
Собравшиеся, по свидетельству «Вестерн дейли пресс», сохраняли в этот драматический момент полное спокойствие, более того, как пишет «Троубридж энд Норт-Уилтс эдвертайзер», Констанс провожали «сочувственными возгласами». Большинство деревенских, говорится далее в той же газете, считали ее невиновной. На взгляд местных, она отличалась «эксцентрическим характером», и подлинный убийца просто украл ночную рубашку, чтобы навлечь на нее подозрение.
Сразу после отъезда Констанс и Уичера судьи послали во Фрум за крестным Сэвила — доктором Мэллемом, и «женщиной, ранее жившей в доме у Кентов». Наверное, это была прежняя няня мальчика, Эмма Спаркс. Скорее всего Уичер зачитывал их показания судьям, но тем самим захотелось выслушать свидетелей.
Суд распорядился еще раз осмотреть дом на Роуд-Хилл на предмет обнаружения ночной рубашки. Сэмюел Кент впустил полицейских, и всю вторую половину дня они обшаривали здание фут за футом. Как писала «Фрум таймс», «все в доме перевернули и перетряхнули, от подпола до чердака».
По всей вероятности, Уичер рассчитывал на то, что потрясенная арестом Констанс во всем признается. Это был один из его любимых приемов: чем меньше доказательств, тем увереннее должно звучать обвинение. Эта тактика сработала в ходе первого из проведенных им (и официально зарегистрированных) арестов — горничной в Холборнском борделе, — а также при задержании конокрада в захудалом сельском пабе (об этом случае он рассказывал Диккенсу).
«Запираться нет смысла, — заявил Уичер незнакомому мужчине, попавшему под его подозрение. — Я вас знаю. Я полицейский из Лондона. Вы арестованы за кражу». А двух собутыльников этого проходимца Уичер попросту выпроводил из паба, сделав вид, что тут проводится настоящая полицейская операция: «Думайте что хотите, но я тут не один. Так что идите-ка отсюда подобру-поздорову и подумайте о себе. Право, так будет лучше, ибо и вас обоих я хорошо знаю». Конокрад и его приятели заговорили. Констанс — нет. Теперь в распоряжении Уичера была неделя, чтобы отыскать доказательства, позволившие бы передать дело в суд.