Подозреваемый
Шрифт:
– Статью.
Он пожимает плечами и делает знак своим людям, которые разделяются и идут между рядами стульев. Откашлявшись, он обращается к собравшимся:
– Я инспектор Винсент Руиз из муниципальной полиции. Три дня назад в Кенсал-грин, Западный Лондон, было обнаружено тело молодой женщины. Она погибла десятью днями раньше. Пока нам не удалось установить ее личность, но есть основания полагать, что она была проституткой. Вам сейчас покажут ее портрет, нарисованный художником. Если кто-нибудь из вас узнает ее, я буду благодарен за информацию. Нас интересует
Быстро моргая, я слышу свой вопрос:
– Где ее нашли?
– Была закопана в неглубокой яме рядом с Гранд-Юнион-каналом.
В памяти всплывают отдельные кадры. Я вижу белую палатку и прожекторы, полицейскую ленту и вспышки фотоаппаратов. Тело женщины только что извлекли из ямы. Я был там. Я видел, как ее откапывали.
По залу, словно по пещере, эхом разносятся голоса. Рисунки передают из рук в руки. Шум нарастает. Чья-то рука вяло протягивает мне копию. На черно-белом рисунке, напоминающем те, для которых позируют туристы в Ковент-Гарден, изображена женщина. Она молода, у нее короткие волосы и большие глаза. Только в этом зале десяток женщин похожи на нее.
Через пять минут полицейские возвращаются, качая головами. Инспектор Руиз недовольно ворчит и вытирает платком свой изуродованный нос.
– Вы знаете, что ваше собрание незаконно, – говорит он, косясь на столик с чаем. – Это нарушение приличий – собирать проституток и угощать их напитками.
– Чай для меня, – говорю я.
Руиз недоверчиво смеется:
– Вы пьете чертовски много чая. Или же держите меня за идиота. – Он уже открыто бросает мне вызов.
– Я знаю, за кого вас держать, – сержусь я.
– И за кого же? Я теряюсь в догадках.
– Вы деревенский парнишка, оказавшийся в большом городе. Вы выросли на ферме, где доили коров и собирали яйца. Играли в регби до тех пор, пока травма не положила конец вашей карьере, но до сих пор размышляете, как далеко могли бы пойти. С тех самых пор вы постоянно боретесь с лишним весом. Вы либо разведены, либо овдовели, что объясняет потребность вашей рубашки в утюге, а костюма – в химчистке. После работы вы любите выпить пива и съесть карри. Вы пытаетесь бросить курить, поэтому постоянно шарите по карманам в поисках жевательной резинки. Вы считаете, что в спортивные залы ходят только голубые, если, конечно, речь не идет о боксерских грушах. И в свой последний отпуск вы ездили в Италию, потому что кто-то сказал вам, что там красиво, но под конец возненавидели местную кухню, жителей и вино.
Я удивлен холодности и отстраненности собственного голоса. Может, я заразился предрассудками, витающими в воздухе?
– Впечатляет. Вы проделываете этот трюк на вечеринках?
– Нет, – бормочу я, внезапно смущаясь. Я хочу извиниться, но не знаю, как начать.
Руиз роется в кармане, затем спохватывается:
– Скажите мне одну вещь, профессор. Если вы можете понять все это, просто глядя на меня, то сколько вам может рассказать мертвое тело?
– Что вы имеете в виду?
– Мою убитую. Что вы могли бы мне сказать, если бы я показал вам труп?
Я
– Не беспокойтесь, она вас не укусит. Встретимся в морге Вестминстера завтра в девять утра. – Инспектор грубо запихивает карточку с адресом во внутренний карман моей куртки. – Потом сможем позавтракать. – Он подавляет смешок.
Не дав мне времени ответить, он поворачивается и удаляется, сопровождаемый своими детективами. Но в последний момент, уже у самой двери, он вновь оборачивается ко мне:
– Вы ошиблись только в одном.
– В чем?
– Насчет Италии. Я полюбил ее.
5
На улице Элиза целует меня в щеку:
– Мне жаль, что так получилось.
Последние полицейские машины скрываются вдали вместе с моими слушательницами.
– Ты не виновата.
– Знаю. Мне просто нравится целовать тебя. – Она взъерошивает мне волосы, а затем суетливо вытаскивает расческу из сумки и снова приводит их в порядок. Она стоит прямо передо мной и, расчесывая, слегка наклоняет мою голову. Я вижу в вырезе свитера бугорки грудей под кружевным бюстгальтером и темную ложбинку между ними.
– Что скажут люди? – шутливо спрашивает она.
– Здесь не о чем говорить. – Это утверждение звучит слишком категорично. Она поднимает брови, словно не расслышав.
Элиза прикуривает и прихлопывает пламя крышкой зажигалки. На краткий миг я вижу, как свет золотыми бликами отражается в ее зеленых глазах. Как бы она ни причесывалась, ее волосы всегда выглядят растрепанными, словно после сна. Она склоняет голову набок и внимательно смотрит на меня.
– Я видела тебя в новостях. Ты выглядел очень смелым.
– Я был страшно напуган.
– С ним все будет в порядке, с тем мальчиком с крыши?
– Да.
– А с тобой?
Этот вопрос удивляет меня, я даже не знаю, что ответить. Иду за ней обратно в зал и помогаю составить стулья. Элиза выключает проектор и передает мне коробку с брошюрами. На обложке отпечатан все тот же образ Марии Магдалины.
Элиза кладет подбородок мне на плечо.
– Мария Магдалина – святая покровительница проституток.
– Я думал, что она раскаявшаяся грешница.
Она с досадой поправляет меня:
– Гностические тексты изображают ее провидицей. Ее также называли Апостолом Апостолов, потому что именно она принесла ученикам весть о Воскресении.
– Ты в это веришь?
– Иисус исчезает на три дня, и первым человеком, который видит Его живым, оказывается проститутка. По-моему, весьма показательно. – Элиза не смеется. Это не шутка.
Я выхожу вслед за ней на крыльцо, она поворачивается и запирает дверь.