Подозреваемый
Шрифт:
Ребенком я иногда плавал на лодке по Темзе с сестрами. Однажды я нашел мешок с пятью мертвыми котятами. Патриция все говорила мне, чтобы я бросил мешок, кричала на меня. Ребекка хотела заглянуть внутрь. Она, как и я, не видела прежде ничего мертвого, кроме жучков и ящериц.
Я опрокинул мешок, и котята вывалились на траву. Их мокрая шерсть стояла дыбом. Я испытывал одновременно отвращение и восторг. У них была мягкая шерсть и теплая кровь. Они не слишком отличались от меня.
Позже, будучи подростком, я воображал, что не доживу до тридцати.
С тех пор часы моей жизни то убыстрялись, то замедлялись. Брак с Джулианой вызвал во мне прилив оптимизма, а рождение Чарли усилило его. Я даже стал ждать почтенной старости, когда мы заменим наши рюкзаки сумками на колесиках, примемся играть с внуками, надоедая им ностальгическими рассказами, заведем эксцентричные привычки…
Теперь будущее станет другим. Вместо яркой жизни, полной открытий, я вижу нечто дрожащее, запинающееся, слюнявое в инвалидной коляске. «Нам обязательно идти навещать отца сегодня? – спросит Чарли. – Он и не поймет, если мы не придем».
От порыва пронизывающего ветра мои зубы стучат, и я отхожу от ограды. Иду от причала, больше не боясь потеряться. В то же время я чувствую себя уязвимым. Незащищенным.
В гостинице «Альбион» секретарша вяжет и шевелит губами, считая петли. Приглушенный смех доносится откуда-то снизу. Она не обращает на меня внимания, пока не заканчивает ряд. Потом протягивает мне записку. На ней имя и номер телефона учительницы, которая учила Бобби в школе Сент-Мери. Утро наступит уже скоро.
Ступеньки кажутся выше, чем раньше. Я устал и пьян. Я хочу упасть и уснуть.
Я пробуждаюсь внезапно, тяжело дыша. Рука скользит по простыне в поисках Джулианы. Жена обычно просыпается, когда я кричу во сне. Кладет руку мне на грудь и шепчет, что все будет хорошо.
Глубоко дыша, я жду, когда сердце станет биться медленнее, а затем выбираюсь из постели и иду на цыпочках к окну. Улица пуста, если не считать фургончика, развозящего утреннюю прессу. Я осторожно прикасаюсь к уху и чувствую грубые стежки.
На моей подушке кровь.
Дверь открывается. Без стука. Без шума. Я уверен, что запирал ее. Появляется рука: длинные пальцы, красный лак на ногтях. Потом лицо с вульгарным макияжем. Женщина очень худа, у нее коротко стриженные светлые волосы и бледная кожа.
– Ш-ш-ш!
За спиной у нее кто-то хихикает.
– Черт побери, ты затихнешь или нет?
Она нащупывает выключатель. Моя фигура вырисовывается на фоне окна.
– Номер занят.
Ее глаза встречаются с моими, и она в ужасе бормочет ругательство. За ней стоит растрепанный мужчина в плохо сидящем костюме и держит руку под ее блузкой.
– Вы меня до смерти напугали, – говорит она, отталкивая его руку. Он снова хватает ее за грудь с пьяным упорством.
– Как вы вошли?
Она закатывает глаза, извиняясь:
– Ошиблась.
– Дверь
Незнакомка качает головой. Ее приятель выглядывает из-за ее плеча.
– Что он делает в нашей комнате?
– Это его комната, ты, идиот. – Она бьет его по груди серебристой сумочкой и начинает выталкивать вон. Закрывая дверь, поворачивается и улыбается.
– Не составить ли вам компанию? Я могу сплавить этого парня.
Она так худа, что я вижу под ее грудями проступающие ребра.
– Нет, спасибо.
Она пожимает плечами и подтягивает колготки под мини-юбкой. Дверь закрывается, и я слышу, как они крадутся по коридору и поднимаются выше.
На мгновение я чувствую гнев. Неужели я забыл запереть дверь? Я был пьян, может, слегка контужен.
Начало седьмого. Джулиана и Чарли еще спят. Я вытаскиваю мобильный и, включив его, гляжу на светящийся в темноте экран. Сообщений нет. Это мое наказание – засыпая и просыпаясь, мучиться мыслями о жене и дочери.
Сидя на подоконнике, я наблюдаю за тем, как светлеет небо. Голуби взмывают и кружат над крышами. Они напоминают мне о Варанаси в Индии, где грифы летают над погребальными кострами, ожидая, когда обгоревшие останки опустят в Ганг. Варанаси – унылый трущобный городишко с покосившимися зданиями и косоглазыми детьми, где нет ничего прекрасного, кроме ярких сари и покачивающихся женских бедер. Он отталкивал и прельщал меня. Так же как Ливерпуль.
Я жду до семи и звоню Джулиане. Отвечает мужской голос. Сначала я думаю, что ошибся номером, но потом узнаю Джока.
– А я как раз о тебе думал, – гремит он. На заднем плане слышно, как Чарли спрашивает:
– Это папа? Можно с ним поговорить? Пожалуйста!
Джок прикрывает трубку рукой, но я все равно слышу его. Он велит ей позвать Джулиану. Она протестует, но подчиняется.
Между тем Джок изливает на меня дружеское добродушие. Я его перебиваю:
– Что ты там делаешь, Джок? Все в порядке?
– Ваш водопровод все еще течет.
Какое, черт побери, ему дело до моего водопровода? Он отвечает холодностью на мою холодность. Я представляю, как меняется его лицо.
– Кто-то пытался влезть к вам в дом. Джулиана немного испугалась. Она не хотела оставаться одна. Я предложил приехать.
– Кто? Когда?
– Наверное, какой-то наркоман. Зашел через входную дверь. Сантехники оставили ее открытой. Ди Джей застал его в кабинете и гнался за ним до канала.
– Что-нибудь пропало?
– Нет.
Я слышу шаги по лестнице. Джок снова прикрывает трубку.
– Могу я поговорить с Джулианой? Я знаю, она там.
– Она говорит, что нет.
Меня охватывает гнев. Джок снова пытается отшутиться:
– Она хочет знать, зачем ты звонил ее матери в три часа ночи?
Всплывает смутное воспоминание: я набираю номер, слышу ледяной ответ тещи и она вешает трубку.
– Просто дай мне поговорить с Джулианой.
– Нельзя, старик. Она не очень хорошо себя чувствует.
– Что ты хочешь сказать?