Подозреваются все [Мы все под подозрением]
Шрифт:
— Сосредоточься, — торжественно сказала я. — У нас впереди долгий разговор. В трех словах мы этого не обговорим, давай начнём в хронологическом порядке. Что тебя интересует с самого начала?
— Может быть, мы где-нибудь присядем? — предложила Алиция. — Я не умею разговаривать стоя.
— Негде, всюду — конец света. Завтра посидишь.
— Ну, ничего не поделаешь, слушай. Представь себе, я была в туалете ещё перед смертью…
— А теперь ты уже после смерти?..
— Тадеуша!.. Не говори глупостей, просто слушай. Я хотела вымыть руки, но отказалась
— Ольгерд приставал к Монике?
— Наоборот…
— Что наоборот? Отталкивал её с отвращением?
— Глупости. Перестань меня прерывать. Там был Збышек с какой-то бабёнкой. Обращался к ней очень нежно.
Я почувствовала себя глубоко взволнованной этим.
— А что говорил!
— Подожди, надо вспомнить. Говорил: «Котик, не беспокойся, я все улажу. Все будет хорошо, никто не узнает…» А потом ещё несколько раз повторил «любовь моя» с перерывами…
— Любовь моя с перерывами? Что это значит?
— Не любовь с перерывами, а делал перерывы. Между одной любовью и другой. Тихие, но совершенно однозначные. Ты что никогда в жизни не делала таких перерывов?
— Что? А, конечно, делала…
— Вот именно. Ты не представляешь, как я была удивлена. Збышек! Образец добродетели! И меня чертовски интересует, кто это был с ним. Сначала я решила, что это Моника, но, во-первых, никак не могла связать её с «котиком», а во-вторых, оказалось, что Моника все это время сидела у Витека в кабинете вместе с Ольгердом. Как ты думаешь, кто это был?
Я ничего не сказала, потому что думать тут было не о чем. Я знала, кто это был, так же хорошо, как то, что Алиция подозревает меня. Я покачала головой.
— Вопреки твоим предположениям, это была не я. Мои контакты со Збышеком в прошлом, впрочем, они никогда не доходили до стадии нежного шёпота. Во всяком случае, не на территории мастерской. Что ж, это очень интересное сообщение…
— И что теперь? — спросила Алиция, потому что я долгое время молчала, стараясь привести мысли в порядок. Это не очень хорошо получалось, потому что царящая вокруг суматоха совершенно не способствовала мышлению.
— Теперь буду говорить я, — решительно сказала я. — Ты слушай и в нужные моменты вмешивайся. Может, из этого что-то получится… Тебя ещё не допрашивали?
— Нет.
— Это хорошо. Меня уже, и я не могу отделаться от ощущения, что если бы немного подумала, то все уже знала бы. Такое мучительное ощущение!.. Послушай, они знают о нас невероятно много, значительно больше, чем мы сами. И события, которые происходят, прекрасно свидетельствуют об этом. Можно было бы допустить, что все мы закладываем друг друга, но кто-то же должен был начать первым. Первым допрашивали Януша, который ничего не знает о делах Данки, Каспера, Моники… Знал только обо мне, но поклялся, что ничего обо мне не говорил, и я ему верю. Следующей была я, и со всей решительностью утверждаю, что они оказались прекрасно информированы. Откуда?..
— Именно поэтому я не могу избавиться от идиотского ощущения,
— Я боюсь, что твоё ощущение не лишено оснований. Попробуй проанализировать, откуда оно берётся и когда впервые возникло.
— С какого времени появилось ощущение?
— Да.
— По-моему, это все началось с Каспера… Я точно знаю, что Каспер в пьяном виде плакался в жилетку Столяреку относительно своих чувств к Монике. Мне он тоже плакался…
— Подожди! — прервала я её. — Я уже нахожусь на финишной прямой! Кто больше всех знал о Данке? Ярек! Но Ярек пошёл на допрос только сейчас. Ты можешь подсчитать, сколько раз Ярек ходил выпивать вместе со Столяреком?
— Я должна подсчитать?.. — забеспокоилась Алиция.
— Нет, необязательно. Данка не сказала, Ярек не успел. Кто знал о моих финансовых махинациях с Тадеушем? Веслав, Януш и я. Ну и, конечно, Тадеуш. Януш ничего не сказал, я — тоже, Веслав не сказал…
— Откуда ты знаешь, что Веслав?..
— В то время он ещё не разговаривал с ними… Тогда кто остаётся? Последний человек: покойник! Хорошо, хорошо, я знаю, что это нонсенс, но в этом что-то есть… Ну, теперь ты!
— Подожди, — сказала Алиция, нахмурившись. — Действительно… Не нашли ли они, случайно, чего-то среди вещей Тадеуша?
В эту минуту на меня, наконец, снизошло озарение, которое должно было бы снизойти уже давно.
— Алиция, ты гений! — в восторге вскричала я. — Ты восьмое чудо света!
— Что ты говоришь, — вежливо удивилась Алиция и вопросительно уставилась на меня.
— У Тадеуша была записная книжка. Большая зелёная записная книжка, вся исписанная, прекрасно мне знакомая, потому что там, кроме всего прочего, записывались и наши с ним расчёты. К чему ещё могли относиться подслушанные мной слова: «нужно это подробно изучить…», если не к найденной милицией этой записной книжке?!
— Ну хорошо, — с сомнением сказала Алиция. — Но он, наверное, не вёл в записной книжке дневника, касающегося дел сослуживцев?
— Дай мне сосредоточиться, что-то у меня снова начинает вырисовываться. У меня появляются какие-то странные подозрения…
Я немного поколебалась, потому что подозрения были не очень приятные, и продолжала:
— Он знал о разных людях много компрометирующих сведений. Казик… этим объясняется все, что касается Казика… И эти крики Рышарда… Иначе, почему все одалживали ему деньги?
Мы обе замерли, глядя друг на друга, потом Алиция громко и протяжно свистнула.
— Я должна вернуть тебе твои слова, — сказала она. — Ты гений!
Вследствие длительных интенсивных размышлений ноги у нас окончательно одеревенели. После того как мы совершили под этим зеркалом ошеломляющие открытия, наше напряжение, видимо, ослабело, и теперь состояние наших ног значительно влияло на работу мыслей.
— Это значит, что тот, который имел больше, имел больше, — сказала Алиция, безнадёжно оглядываясь вокруг. — Сядем где-нибудь, ради Бога! Я больше не могу.