Подранок
Шрифт:
Мне хорошо с ним. Он искренен. Я не хочу отпускать его… С ним, почему-то только с ним, у меня появляется новое ощущение: будто растворяется привычный нам видимый мир с его невзгодами и вечными несостыковками желаний и событий, и открывается какая-то совершенно другая жизнь, и становится легко-легко… В такие мгновения мне кажется, что этот, другой мир и есть настоящий, а наш, обыкновенный, – его тень, пародия или сон. Это ощущение мне дарит он. Но… какое у нас может быть будущее?.. Я старше его, мне тридцать восемь!.. Я старше. Этим всё сказано…»
Проводы
Поезд уже стоит. Зелёный, с облупившимися боками. Нескончаемая платформа.
– Пойдём быстрее. Я хочу в вагон.
– Ты
– Я хочу в вагон.
Впереди полно времени. Тяжёлые стрелки круглых вокзальных часов медленно подползают к семи.
«Поцелуй меня, Августа…»
Её серо-зелёные глаза сочувственно на него смотрят…
– Нет-нет. Дальше не ходи. Я сама. Я одна.
– Что я в замызганной куртке? Это не куртуазно?..
Пока поезд не ушёл, Костя тщетно вглядывался в оконце её купе. Оно казалось ему беспощадным. Августа не видела его. Она смотрела в другую сторону. Кого-то долго провожали, обнимались. Какая-то женщина в вагоне, заметив одинокого молодого человека, печально смотревшего на окно, казалось, что-то говорила, даже показывала на него Августе… Поезд тронулся, и франтоватый парень примерно его же возраста, провожавший свою подругу, спрыгнул с поднятой подножки. Константин ещё долго стоял на платформе…
Он любил поезда, и впервые поезд показался ему зелёным удавом, стягивающимся в кольцо у него на шее. Становилось нечем дышать…
Он знал, как ставить силки на разных животных: на горностая, песца, куницу; знал, как выследить и подстрелить утку, а также боровых птиц: глухаря, рябчика, тетерева; знал, где находятся лисьи норы и как себя следует вести вблизи норы; однажды он даже ходил на лося и кабана, мечтал о медвежьей охоте. Каким-то особым, подаренным от природы чутьём он угадывал повадки зверей, предчувствовал их поведение; знал, где и в какое время стоит в ямах сёмга, когда надо идти за ней. Но он не знал, не мог угадать или предвидеть, как быть в сложившейся ситуации… Проводив поезд, он быстро возвращался, хотя спешить не было надобности. Поезд умчался, увозя её за вокзальную пыль, за семафоры, за железнодорожные мосты над путями, ритмично постукивая колёсами, и в первый раз в жизни этот стук был ему неприятен, отдавал какими-то трагическими аккордами траурного марша.
«Ах… Зачем я… Если бы он зашёл в вагон, поставил вещи на полку плацкарты. Только бы увидеть ещё раз его охотничью куртку, его смуглое лицо вполоборота, падающую на лоб прядь волос, этот нос с горбинкой, поправить вечно заломанный воротник, вдохнув его запах – одеколона, сигарет и лесной охоты. Какой он неаккуратный! Всегда раскиданные патроны, острога [7] , сигареты. Раздражает, нет, иногда меня просто бесит его отношение к быту, но что бы я делала, если бы он был другим?! Почему он не пошёл в вагон? Потому что я сказала? Такой упрямый всегда, а здесь…» – думала Августа.
7
'oстрога, или 'oстрог, – специальная палка с насаженной на неё перпендикулярно металлической пластиной с длинными зубьями для лучения рыбы.
Поезд увозил её в другую, московскую, жизнь.
Знакомство
Обратного автобуса в Город уже не было. Костя шёл пешком… Смеркалось. Начиная с середины августа на Севере темнеет рано, кончаются белые ночи; а сейчас уже разгар сентября.
Дорогой он вспоминал, как они познакомились.
В свободное время он подрабатывал извозом на старой, доставшейся ему от дяди «девятке». В тот день ему не везло с пассажирами, и Костя уже хотел было возвращаться, но увидел голосующего солидного мужчину и рядом с ним моложавую красотку с элегантной
Что-то странное показалось Косте в их взаимоотношениях, и он, обычно не обращавший внимания на своих пассажиров, стал невольно прислушиваться к их разговору и лишний раз бросать взгляд в зеркало заднего вида. Мужчине на вид было около шестидесяти лет; он обладал холёной внешностью: тщательно уложенные белые, как снег, волосы, очки в тонкой дорогой оправе; гладко выбритый и надушенный; держал себя властно и даже подчёркнуто грубо. Его спутница была печальна, но натянуто улыбалась, явно пересиливая себя.
Когда они подъехали к месту назначения, пассажир протянул Косте мятую пятисотку со словами: «Сдачу оставь себе». Парень успел заметить золотой перстень и обручальное кольцо на его коротких мясистых пальцах. Следом за ним выходила его спутница и, на секунду задержавшись, словно невзначай, бросила мимолётный взгляд на Константина.
«Странная пара», – подумал он, трогаясь с места, и в этот момент наткнулся взглядом на вывеску: «Выставка художников-авангардистов». Словно что-то толкнуло парня: ему нестерпимо захотелось посетить эту выставку. «Хватит с меня на сегодня пассажиров», – решил он, припарковался и пошёл в сторону Дома художника.
Перед выставочным залом выстроилась очередь, змеившаяся длинным хвостом. Повернув голову, Костя увидел пожилого невысокого человека, уверенно направлявшегося к служебному входу, и цокавшую за ним по асфальту женщину и узнал в них недавних своих пассажиров, усмехнулся и стал в конец очереди.
Выставка его приятно удивила: Костя даже не ожидал, что испытает здесь такие эмоции – некоторые картины заряжали своей энергией. Одни сразу впускали его в своё пространство; другие, напротив, заставляли задуматься, но все полотна делились с ним неявной информацией. Особенно впечатлили Константина работы экспрессиониста Анатолия Зверева и грузинской художницы Наны Манджгаладзе. Художница использовала любые материалы: землю, сухую траву, мох, лак, краску. Её композиции удивляли его своей необычностью, психологизмом и полнотой живого непосредственного чувства. Каждая из работ отражала определённый момент, вероятно, из жизни самой художницы, и в то же время воспринималась отвлечённо. Картина «Разлука» привлекла его особенно: на ней были изображены два дерева – одно сломанное. Чувство непоправимости и безнадёжности, заложенное в эту композицию, показалось студенту глубоко созвучным его внутреннему состоянию.
Костя неторопливо ходил по залу, рассматривал работы, подолгу останавливался возле каждой. Художница, женщина средних лет, увидев заинтересовавшегося парня, подошла к нему; разговорились. Костя сказал, что сам увлекается живописью и спросил, продаёт ли она полотна. «Только выставляю. Но вот эту репродукцию я тебе подарю», – она протянула ему красочный морской пейзаж с рубиновым небом и волнами, набегающими на гранатовые валуны, словно противостоящие могучей стихии. Картина была проникнута романтическим духом. Этот дух передавался Косте. Переполняемый сильным чувством, он вышел в вестибюль и в безлюдном закутке возле мраморной лестницы, неожиданно увидел женщину – ту самую, которую вёз, с муфточкой из горностая: нарядная, ухоженная, с дорогими украшениями, она стояла у перил и вытирала лицо зажатой в руке салфеткой. Тщательно нанесённый макияж стекал цветными ручейками по её щеке. Костя взглянул на неё в упор и зашёл покурить в уборную. И почему-то необъяснимой грустью обожгло ему сердце, как будто что-то царапнуло глубоко внутри. «Почему она плачет одна на лестнице у перил, и где её спутник? Она – несчастлива…» – решил он, расхаживая взад-вперёд с сигаретой; впечатление от пейзажей было отодвинуто на второй план.