Подробности войны

Коробейников Максим

Телефон замолчал,

– Надо идти, - сказал я,

– Я с вами, - сказал Анатолий.

– И я, - выразил желание разведчик.

– Давайте всей ротой, - заключил я и решил идти вдвоем с ординарцем.

Открыли термос. Зачерпнули водки. Я предложил тост:

– За вас, за Победу!

– Да погибнут наши враги, - сказал разведчик.

– С днем рождения, товарищ капитан!
– произнес ординарец.

А приказ Петренко бил как молот в виски. Ну и что, решил я про себя, пойду. Назло пойду, чтобы он кому-нибудь не сказал потом, что

я струсил.

"Вот оно, нависло надо мной, - подумал я.
– И черт меня дернул!"

Как-то в штабе полка я встретил связистку. Столкнулись у столовой, чуть ее с ног не сбил - торопился. И все-таки мы остановились. Я извинился, она улыбнулась. Ямочки на щеках, глаза веселые и зубы один к одному.

– Вы могли убить человека, - воскликнула она.

– Я только это и делаю, - гордо ответил я.

– Вот вы какой!
– опять весело сверкнула она глазами.

– А вы-ы-ы!
– с восторгом протянул я.

И она пробежала мимо. Я обернулся и посмотрел вслед: во девка! Даже сердце заколотилось.

Сержант подошел, поприветствовал и сказал не то в шутку, не то всерьез (сержант, видно сразу, был штабной, строевой так не вел бы себя с капитаном):

– Вы рот на нее не разевайте.

– А что?
– спросил я, - Кто-то уже глаз положил?

– Командир полка.

– Петренко?

– Да.

Все так бы и сошло, если бы не было второй встречи.

Однажды, выполняя личное задание командира дивизии, мы втроем (я, капитан Царюк и старший лейтенант Бельтюков) прошли через первую позицию обороны немцев и в тылах захватили повозочного. Притащили его домой. Комдив предоставил всем нам пять суток отдыха и отправил в тылы дивизии.

Мы жили в лесу, в деревянной избе, чудом сохранившейся и отремонтированной дивизионными умельцами. В этот домик присылали командиров и бойцов на отдых и называли это учреждение санаторием. Пять суток мы спали в кроватях, нас кормили как на убой, давали наркомовский паек, мы ничего не делали, то есть отдыхали. И вот тут-то я снова, опять случайно, встретил ее. Она узнала меня.

– О, товарищ капитан!
– произнесла она, обрадовавшись.

Я был зол на нее, вам не зная за что, но хотел было сначала скрыть это. Мы разговорились.

– А вас не узнать, - сказала она.
– Такой чистенький, такой беленький.

И что мне в голову взбрело спросить:

– Ну, как старик?

– Какой старик?
– удивилась она.

– Петренко, какой еще.

– Какой же он старик? Он вас на пять лет старше.

– Да ну-у-у...
– удивился я.

Я, конечно, не думал, что Петренко старик. Конечно, он еще по возрасту не старый. Но где-то, подспудно, мыслишка торчала - он обременен такой властью, задушен такими заботами и ответственностью, настолько он деловой человек, что, конечно, любые страсти и все человеческие чувства ему чужды. Это не то, что мы. У нас сердце горячее, оно вспыхнуть может при первом взгляде. Но связистка меня просветила:

– Это вы ему завидуете... Он пользуется у девушек большим успехом. Он

такой деликатный, умный, и все-все понимает. Не то, что вы.

Я стоял растерянный, обескураженный, а связистка вдруг влепила мне ни с того ни с сего:

– Вы все растяпы!

Не знаю, какой смысл она вкладывала в это обвинение, но я понял это как побуждение к действию.

– Ах, мы растяпы?!
– взвыл я, схватил ее обеими руками и приподнял. Она взвизгнула.

– Это что еще такое?!
– услышал я голос майора Петренко и опустил девушку на землю, Она бойко ответила:

– Ничего, товарищ майор.

Я не знал, что сказать. Стоял как идиот.

– Поедешь?
– спросил Петренко связистку.
– У меня здесь лошадь.

– Ага, - с удовольствием согласилась она.

Когда они проезжали мимо, она чуть заметно помахала мне рукой. Петренко посмотрел на меня сурово.

Когда я вернулся после отдыха в роту, командир батальона сказал откровенно и напрямик:

– Слушай, брось ты эту девку.

– Какую?
– сделал я удивленное лицо,

– Да командира полка, конфетку эту!

– А что случилось?

– Пока ничего, но может случиться. Ты знаешь, какой он носорог необузданный, когда дело касается его собственных интересов. Я тебя предупреждаю. Отойди, пока не поздно. Он думает, что ты виды на нее имеешь, и зубами скрипит, когда слышит, что о тебе говорят хорошее.

– Ну и что? Вот возьму и назло ему...

– Не шути.

– А что он может сделать? Я на самом переднем крае. К немцам в тыл пошлет? Я уже там бывал.

– Он не только тебя, но и всю роту твою подставит под удар. Помнишь, у Вольтера: "Царь утопил свои добродетели в чудовищной страсти к прекрасной капризнице".

Комбат любил и знал много таких выражений великих людей.

После этого разговора с комбатом и на меня будто просветление нашло. Решил больше даже не останавливаться, если с ней встречусь.

Со временем стало мне казаться, что моей роте командир полка почему-то вдруг лично ставит задачи, и все такие, что связаны с неизбежностью потерь! То бросит в контратаку, то в разведку боем. При этом выискивает самые благовидные предлоги. Комбат это тоже, видимо, заметил, потому даже как-то сказал:

– Ну что, предупреждал я тебя?

Вот так и четвертого августа. Приказал, чтобы я в светлое время пробежал по болоту почти километр по пристрелянным местам, где убивали наверняка. Были же такие жестокие и бессердечные люди!

Но приказ есть приказ. Прежде в уставе было записано, что любой приказ должен быть выполнен, кроме явно преступного. А когда меня в армию призвали, так к этому времени из устава слова "кроме явно преступного" были уже исключены.

Выполняя приказание Петренко, мы с ординарцем выползли из блиндажа дверь была низкой и узкой. Какое-то время лежали и рассматривали путь к еле заметной гряде высот, где нас ждет не дождется Петренко. Договорились бежать сколько есть сил, не залегать, не падать, несмотря ни на что.