Подростки бессмертны
Шрифт:
Положение мое было безвыходно. Общаться не с кем, кроме тренера. Я так мечтала поехать в этот лагерь, долго уговаривала родителей, чтоб отпустили. Как я была счастлива, когда они согласились! А теперь хотелось одного — поскорее домой и все забыть.
Мое отшельничество и сыграло ключевую роль в дальнейшей судьбе. Общаться было не с кем, поэтому покурить я бегала одна. И вот в один из таких перекуров ко мне подошла компания из четырех ребят и одной девочки.
— Че одна стоишь? — спросила Лена. Так ее звали. Ну типичная «пацанка»: короткая стрижка, спортивный костюм, нагловатая улыбка.
Я немного напряглась.
— Да не с кем курить, — небрежно бросила я, — у нас же все паиньки.
Эти ребята были нашими соседями по лагерю — из другой секции. Только в отличии от нас, они — настоящее стихийное бедствие. Никакие руководители с ними не справлялись. Бухали втихаря, сбегали из лагеря, даже успели подраться с деревенскими, пока искали, где бы раздобыть самогона.
Ну и как-то мы разговорились. Про тренировки, про школу, кто где живет и учится… Они все жили в моем городе, только в другом районе. Уж не знаю, почему меня приняли, как свою. Может, сигареты действительно стали эдаким волшебным ключиком в их компанию?
Оставшиеся дни в лагере стали для меня настоящим праздником духа. Я ликовала! Еще бы — попасть в крутую компанию, бухать с ними, бегать на озеро по ночам и жечь костры… Ну чего еще нужно подростковой душе? Они хоть и были распиздяями, но без той гнили, что жила в сердцах моих бывших «друзей по цеху».
— Давай-давай, до дна! — подбадривала меня Лена, пока я, морщась, опрокидывала в себя кружку самогона.
— Молорик, давай-давай! — ребята посмеивались над моими рвотными позывами, но не обидно. Задыхаясь, я лихорадочно тянулась к полторашке с газировкой.
— Вот молодец, пей давай, — мне помогли придерживать поторашку с запивоном.
Парни любили лапать девчонок в темноте. Пару раз и меня потискали… В таких случаях полагалось делать вид, что ты против этого и всячески возмущаться, или даже дать затрещину наглецу. Но втайне-то все девчонки лишь об этом и мечтали.
«Свои» наконец-то оставили меня в покое. Видимо, опасаясь моих новых друзей. Хотя им ничего я так и не рассказала.
Но самое веселье началось по приезду в город. Из секции я, разумеется ушла — ну не было сил смотреть на все эти рожи. Тренеру соврала, что это временно. Будто учебу надо подтянуть.
А вот покидать столь многообещающую компанию, где мне светит столько открытий и приключений (особенно любовного плана), я не собиралась… Был один парень на примете — Паша. Погоняло Слон. Многие по нему сохли. Я еще не понимала тогда в лагере, почему он без пары. А слишком уж открыто наводить справки о нем, выдавая тем самым свою заинтересованность, мне не хотелось. Это в городе я уже узнала причину…
4
Это было началом «гоповского» периода моей бурной юности. Как выяснилось позже — самого спокойного и приличного по сравнению с последующими.
Мне оставалось придумать, как отпрашиваться у родителей на прогулки со своими новыми друзьями.
Они зависали во дворах спального района. Благо, то место было не так далеко от моей художественной школы.
Надо сказать, что коллектив художки был самым лучшим за всю мою биографию. Спасибо учительнице, Тамаре Львовне. Ее главная заслуга — она минимально вмешивалась в учебный процесс, позволяя нам развиваться самим, помогая
Интересное наблюдение: методика преподавания Тамары Львовны приносила наибольшие плоды по сравнению с другими классами художки. У остальных все было стандартно: строгость, тишина и порядок. Бедные дети часами сидели за мольбертами почти неподвижно (впрочем, как в обычной школе). Несмотря на наше разгильдяйство, по уровню работ мы явно лидировали. Без ложной скромности сообщу: я входила в двойку самых перспективных учеников. Второй тоже был из нашего класса. С ним-то мы и были главными зачинщиками всех беспорядков.
Димка — личность колоритная. Рос с матерью, в художку добирался аж из другого города. Он все время ходил в одном и том же свитере, за что над ним иногда посмеивались. Но не зло. Ему было плевать на общественное мнение, он мог городить полную чушь и говорить сам с собой. Своеобразные шутки иногда выводили из себя самых спокойных детей.
Да, морально он был явно сильнее меня. Знал свои цели и спокойно двигался к ним. Сейчас он — летчик-истребитель. Он всегда грезил авиацией, все самолеты рисовал.
Словом, в художке можно было отдохнуть от родителей, от школы и особенно от танцевального. Хореографический коллектив был полной противоположностью. Армейские порядки, педагоги, не скупящиеся на подзатыльники, звучные шлепки и щипки (не говоря уж о постоянном крике и обзывательствах в наш адрес. Чаще всего нас любили называть баранами). Мне особенно доставалось: я не обладала чувством ритма, да и коленки мои торчали нелепыми остриями. Всегда стояла на задних рядах второго состава.
Детки здесь были совсем другие. Многие страдали звездной болезнью. Немудрено: коллектив часто гастролировал по разным странам, был гордостью города. Как полагается, коллектив кишел интригами. Но как они шикарно танцевали! Вдохновенно, мастерски, движения отточены жесткой муштрой. Простые смертные физически неспособны так парить! За это им можно было простить что угодно.
Танцевальному я до сих пор благодарна за отличную фигуру и гордую осанку. С моим маленьким ростом — без осанки никак.
Так вот. В художке я отдыхала. Но мне было мало этого. Внутри давно зрела необъяснимая тяга к «плохим ребятам». Ужасно влекло на дно, хотелось чего-то нехорошего. К тому же откусить малюсенький кусочек запретных плодов уже довелось в лагере. Назад дороги не было. А еще я грезила Пашей «Слоном».
По счастливому стечению обстоятельств, моя подружка Марина из художки жила недалеко от вожделенного двора. И, как выяснилось, компанию ту знала.