Подснежник
Шрифт:
— Каких же именно сторон они касаются?
— Я вчера как раз разбирал отношения «Народной воли» и либералов. Если вы помните, в народовольческой программе есть такое место, где говорится о том, что при современной постановке партионных задач интересы русского либерализма сходятся с интересами русской социально-революционной партии. Помните? Ну, так вот: как, спрашивается, социально-революционная партия, то есть «Народная воля», вселяет в сознание русских либералов понимание общности их интересов?.. Слушайте внимательно. Во-первых, «Народная воля» заявляет в программе Исполнительного
Дейч. Но это действительно совпадает с интересами русских либералов в данный момент, и для их осуществления они, пожалуй, примирились бы со всеобщим избирательным правом.
Плеханов. Вот именно. Что же получается? Исполнительный Комитет требует от Александра III всеобщего избирательного права. Одновременно Исполнительный Комитет требует свободы сходок, слова и печати в виде временной меры. Эта «временность» — уже крупнейший промах «Народной воли». А дальше? Народовольцы спешат убедить читающую публику в том, что большинство депутатов Учредительного собрания будет состоять из сторонников радикального экономического переворота в России. Спрашивается, разве экономический переворот входит в интересы русского либерализма? Разве наше либеральное общество сочувствует аграрной революции, которой, по словам «Народной воли», будут добиваться крестьянские депутаты Учредительного собрания?
Дейч. Конечно, не сочувствует.
Плеханов. Вся западноевропейская история весьма убедительно говорит нам о том, что там, где «красный призрак» начинал принимать хоть сколько-нибудь реальные и грозные формы, либералы тут же готовы искать защиты в объятиях самой бесцеремонной военной диктатуры. Думал ли Исполнительный Комитет, что наши русские либералы составят исключение из этого общего правила? Думал ли он также о том, что современное «общественное» мнение Европы до такой степени проникнуто социалистическими идеями, что будет сочувствовать созыву революционного российского Учредительного собрания? Или Исполнительный Комитет надеялся, что, трепеща красного призрака у себя дома, европейская буржуазия будет аплодировать появлению его в России?
Дейч. Жорж, я готов подписаться под каждым словом этих рассуждений. Надеюсь, они войдут в вашу статью о политической борьбе и социализме?
Плеханов. Конечно, войдут.
Дейч. Когда вы закончите ее?
Плеханов. В принципе она уже готова. Осталось доделать кое-что по мелочам.
Дейч. Может быть, вам сейчас, учитывая положение дома, нужна какая-нибудь помощь? В смысле проверки материалов или наведения справок в первоисточниках? Можете рассчитывать на меня.
Плеханов. Спасибо, Левушка. Я очень тронут вашим вниманием, но уже ничего не требуется. Практически статья закончена, и
Дейч. Я думаю, что среди народовольцев она произведет впечатление разорвавшейся бомбы.
Плеханов. Там есть одно место, где я характеризую народовольчество как направление, у которого отсутствуют принципы. Лаврову это, естественно, не должно понравиться.
Дейч. Но только не соглашайтесь ни на какие существенные исправления.
— Конечно, не соглашусь. Это исключается.
— В крайнем случае мы найдем возможность издать у статью отдельной брошюрой.
— Каким же образом?
— Игнатов, кажется, уже сторговал типографию.
— У Трусова?
— Да.
— Насколько я знаю, там есть только шрифт и наборный станок.
— А это уже полдела.
— А кто же будет набирать текст и печатать?
— Мы, ваши единомышленники. Сами и наберем, и напечатаем.
— Лев Григорьевич, по-моему, вы переоцениваете наши возможности.
— Когда заходит речь о том, чтобы нанести по народничеству удар такой силы, который содержит ваша статья, а я помню ее конспект, лучше переоценить свои возможности, чем недооценить их.
— Опасно и то, и другое. Лучше оставаться на реалистической позиции.
— Посмотрим, посмотрим… А вот, кстати, и Бразери де ла Террасьер!
— Мне что-то уже даже и не хочется осуществлять нашу большую студенческую программу.
— Жорж, а юная госпожа Плеханова?
— Ваше участие вдохнуло в меня новую энергию. Захотелось вернуться домой и поработать.
— Как вы назвали дочь?
— Евгенией. В вашу честь.
— По одной рюмке за маленькую Женю, а?
— Ну, если только по одной…
— И по второй за Розу. Она у вас молодец.
— За Розу отказаться не могу. Вообще, если бы не она…
— Вперед, и горе Тихомирову!
— Лева, вы змей-искуситель.
— Вы же сами увлекли меня… Добрый вечер, мсье. У вас есть русская водка?
— В моем кафе, где собирается столько русских социалистов, не может не быть русской водки.
— Тогда две рюмки водки.
— Смирнофф?
— Безусловно.
— Прошу, мсье.
— За здоровье маленькой Жени!
— Спасибо, Левушка…
— Мсье, повторите!
— С удовольствием, мсье. Прошу, мсье.
— Жорж, за здоровье Розы!
— Спасибо, Левушка. Этот день мне запомнится…
— Вперед, и горе Тихомирову!
7
— Павел, я взял статью обратно.
— Какую, Жорж?
— «Социализм и политическая борьба». Из «Вестника „Народной воли“».
— Как было дело?
— Ты помнишь историю с заметкой о Щапове?
— Помню.
— Я сказал тогда Тихомирову, что пришла пора резкой критической оценки всех теоретических элементов нашего народничества, что старые формы нашей «народной жизни» и «народного миросозерцания» слишком тесны для того, чтобы воплотить в себе теорию и практику нового русского социалистического движения, что наша социально-революционная партия должна начать новый период освободительной борьбы — социал-демократический.