Подснежник
Шрифт:
— Чаво, чаво? — придвигается Гунявый. — Ты чего обзываешься?
— Ха-ха-ха! — смеется Жорж. — Разве ты понял? Это же по-французски!
Гунявый молча сопит, Васятка щербато улыбается, Никуля смотрит на барчука, с любопытством склонив набок голову.
— Пошли! — коротко приказывает Жорж и, пригнувшись, ныряет под кусты. Деревенские, подтянув штаны, устремляются за ним.
К реке идут через парк. Старые липы шумят над головами мальчиков первыми свежими ветерками. На ветках пробуют голоса птицы. Мычит где-то вдалеке
Вот и река блеснула между деревьями.
— Наперегонки! Наперегонки! — кричит Жорж. — Кто первый окунется, тот первый и стреляет!
Вся ватага, радостно гогоча и сбивая с кустов росу, несется под уклон. Жорж, хотя по возрасту он младше всех, первым выбегает на берег (сказываются гимнастические упражнения, которыми каждый день заставляет заниматься своих сыновей суровый Валентин Петрович), но ведь не прыгать же в воду одетым? И пока молодой барин стягивает с себя господскую одежду — куртку, чулки, башмаки, — поотставшие было деревенские его приятели, сбрасывая на ходу портки и рубахи, почти все сразу скатываются с невысокого обрыва в речку и, тут же вынырнув, кричат в один голос:
— Жоржа! Я первый мырнул!
— Жоржа! Гля-кося, я глыбже всех стою!
— Жоржа! На первую руку мне пистоль, я быстрее!
Но «Жоржа» как бы и не слышит все эти крики.
Сконфуженный своим долгим и неловким раздеванием, он делает вид, будто специально не торопился в воду, аккуратно складывает в стороне одежду, выпрямляется, разводит в сторону руки — вдох, выдох, наклон, приседание, вдох, выдох, наклон, приседание…
Никуля, Васятка и Гунявый, разинув от удивления рты и блестя круглыми животами, неподвижно стоят в реке и молча смотрят на своего барина.
— Жоржа, ты чегой-то? — сглотнув слюну, спрашивает наконец Васятка.
— Лихоманка его забирает! — «догадывается» Гунявый. — А может, сам родимец. Гля, как закручивает.
Вся троица осеняет себя крестным знамением, чтобы «отогнать родимца», но тот «засел», видно, в барчуке крепко-накрепко: «Жоржа» кидается в полосатых своих исподниках оземь и, лежа на спине, начинает мелко дрыгать ногами, а потом и вовсе загибает их назад и в таком положении застывает.
Деревенские мальцы холодеют от страха.
— Никак, помер? — испуганно говорит Васятка.
Все трое выходят на берег и боязливо, с опаской приближаются к «покойнику».
— Преставился, — хлюпает носом Васятка, — царство небесное…
— Теперича постреляем вволю, — ощеривается Гунявый и тянет руку к господским штанам, — теперича пистоль наша…
И вдруг «Жоржа» резко вскакивает на ноги и заливается счастливым смехом:
— Дурачье! Это же гимнастика!
— Ну, Жоржа! Ну, испужал! — басит Васятка на радостях, что молодой барин остался живой.
А Никуля, склонив по привычке своей голову набок, смотрит на барина с любопытством и с большим-большим интересом.
Насладившись
— Важно! — восхищенно говорит Васятка.
— Старшие барчуки еще ловчее мыряют, я сам видел, — бурчит всегда недовольный и во всем сомневающийся Гунявый.
Никуля молчит. Дождавшись, пока барин вынырнет, он становится на обрывчике на то же самое место, где только что стоял «Жоржа», и, стараясь повторять все его движения, бросается в реку, отчаянно вытянув вперед руки.
Но прыжок не получается — Никуля звонко шлепается о воду животом. Фонтан брызг поднимается над речушкой.
— Гы-гы-гы! — потешается на берегу Гунявый. — Никуля-Акуля, лягушка-квакушка, поймай комара!
Улыбается и Васятка.
И только Жорж, стоя в воде, строго смотрит на несчастного Никулю, который, согнувшись и потирая руками ушибленный живот, вылезает на берег.
— Перестань сейчас же, — обрывает Жорж Гунявого. — Сперва сам научись, а потом будешь над другими смеяться.
Подбадриваемый барином, Никуля медленно отводит руки назад и прыгает в речку. Уже получилось лучше — брызг меньше. Характер у Никули упрямый, да и очень хочется ему научиться у барина делать все быстро и ловко, и он настырно повторяет прыжки один за другим. Васятка ревниво наблюдает за Никулей, а Гунявый тревожится — ему уже ясно, что теперь первым «стрелить» достанется не ему.
Так оно и получается.
— Молодец! — кричит наконец Жорж после очередной, самой удачной попытки и, достав из кармана штанов хлопушку-пистоль и коробку с пистонами, протягивает их Никуле: — Стреляй!
Никуля прижмуривает один глаз, наводит хлопушку двумя руками на дальний лес и нажимает курок: ба-бах!
— У-ух-ты! — делает круглые глаза от восторга Васятка. — Важно стрелил!
— В кого попал? — усмехается Гунявый. — В зайца али в медведя?
— В хромого лешего! — радостно кричит Васятка.
Никуля молчит. Он снова старательно целится в кого-то, только ему одному видимого: ба-бах! ба-бах!! ба-бах!!!
— Жоржа, дай мне скореича! — прыгает на одной ноге Васятка. — Мочи нет больше терпеть, как стрелить хочется!
Жорж, бросив на Гунявого выразительный взгляд, протягивает пистоль. Лицо у Гунявого вытягивается от обиды.
Васятка счастлив. Закрыв оба глаза, он стреляет — ба-бах! — и от полноты чувств роняет пугач на землю.
Гунявый не выдерживает и, нагнувшись, быстро поднимает пистоль.
— Моя, что ль, теперь очередь? — хмуро спрашивает он.
— «Бабки» давай! — требовательно говорит Жорж.
Гунявый протягивает барину горсть «бабок». Потом, заложив в пугач сразу несколько пистонов, неожиданно наводит его прямо на Васятку.