Подснежник
Шрифт:
— Господин Плеханов, вы очень кровожадный человек…
— Когда речь заходит о защите чистоты марксизма, я становлюсь вампиром, акулой, тигром и носорогом одновременно!
— Ха-ха-ха! Браво, браво!.. Это очень смешно и главное — очень похоже…
— Не откажу я себе, наверное, в удовольствии лишний раз посечь в предисловии к «Манифесту» и своего «любимца», марксиста-расстригу господина Бернштейна. Розги для него будут отобраны особенно тщательно, чтобы остались занозы…
— О, мистер Джордж, мистер Джордж, вы действительно свирепы, как носорог.
— А не трожь диктатуру пролетариата, а то убьешься!.. Не трожь Маркса, не трожь Фридриха Карловича, не трожь
Глава четырнадцатая
1
— …и кроме того, Засулич писала мне, что вы после возвращения из ссылки в Петербург называли себя там «плехановцем». Не отрекаетесь, Владимир Ильич?
— Нет, Георгий Валентинович, не отрекаюсь.
— А то ведь здесь, в Женеве, «молодые» совсем заклевали меня. Утверждают, что устарел, покрылся плесенью, не знаю нужд современного русского рабочего. Надеюсь, вы этого мнения не разделяете, если вы «плехановец»?
— Не только не разделяю, но думаю, что дело обстоит как раз наоборот.
— Ну, спасибо, утешили старика.
— Какой же вы старик, Георгий Валентинович?
— Старик, старик… Скоро двадцать пять лет исполнится, как перешел на нелегальное положение.
— Вы имеете в виду вашу речь на Казанской демонстрации?
— А вы разве знаете о ней? Странно, странно… Теперешняя социалистическая молодежь, настроившись на оппортунизм и мирные экономические требования, склонна забывать наше прошлое и личное участие в нем некоторых ветеранов движения. Так что, такие события, как Первое марта или Казанская демонстрация, сознательно предаются забвению вместе с именами их участников.
— Георгий Валентинович, многие рабочие в Петербурге из нашего «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» называли имена трех человек, которые привели их в революцию: Маркс, Энгельс, Плеханов. О себе я могу сказать то же самое, добавив сюда еще и Чернышевского. Наша первая встреча пять лет назад имела огромное значение для моего формирования, которое начиналось и с чтения «Наших разногласий»… В Сибири я много думал о вас, о предстоящей совместной работе.
— Благодарю. Признаться, я несколько смущен вашим откровением… В моих взаимных симпатиях тоже можете не сомневаться, я их испытал с первых минут нашего знакомства… Когда мы здесь узнали о вашем аресте, я переживал очень болезненно и за вас лично… Все эти годы мы тоже ждали вас сюда, помнили о вас, радовались вашей бодрости в ссылке — мне даже жена однажды написала, что вы просите только одного: книг, книг, книг!.. А ваш «Протест семнадцати», присланный из Сибири, был просто замечательно своевременным марксистским документом и вбил свой, крепкий, очередной гвоздь в крышку гроба «экономизма»…
— Мы, ссыльные русские марксисты, тогда не могли даже из Минусинска не откликнуться на вашу архиважную борьбу против наипошлейшего «экономизма», против всей этой позорнейшей «кусковщины» — стыда и срама нашей социал-демократии…
— Замечательные слова, Владимир Ильич! Вы мне необыкновенно близки своим отношением
— Его нелегко было организовать, ссыльные были разбросаны по разным, далеким друг от друга деревням, но это было делом чести каждого истинно революционного русского марксиста — прийти на помощь вам, со всех сторон окруженному злобно лающей сворой «экономистов». Чернышевский, когда он был в ссылке в Сибири…
— Кстати, о Чернышевском — простите, что перебил вас. В той газете, которую вы собираетесь издавать здесь с Потресовым, мне бы хотелось напечатать несколько статей о Чернышевском. Именно он первый пробудил во мне «критическую мысль» и развил неприятие народнической субъективной социологии. Он первый подготовил почву для научной методологии социального познания — еще в самые ранние годы эмиграции я начал думать об этом…
— Дорогой Георгий Валентинович, о чем разговор? Милости просим!.. Но, может быть, лучше сделать это не в «Искре», а в теоретическом журнале «Заря»? С Верой Ивановной мы уже говорили в Петербурге. Она пришла в полный восторг и по всем пунктам согласилась с нами в том смысле, что издание за границей общерусской социал-демократической газеты и нелегальное распространение ее в России действительно сможет идейно и организационно сплотить вокруг марксистской газеты все подлинно революционные силы российского рабочего движения… Теперь остаетесь вы, и перед тем, как начать наши коллективные переговоры впятером, я хотел бы иметь с вами предварительную беседу…
— Владимир Ильич, скажите откровенно — мириться будете звать?
— Мириться? С кем же?
— Ну, скажем… с «молодыми» или вообще с «экономистами»?
— Ни в коем случае!
— А с «легальными марксистами»? С этим вашим ненаглядным Струве-Бобо?
— Георгий Валентинович, вы, очевидно, знаете мое истинное отношение к оппортунизму «экономистов» и «легальных»?
— Знаю.
— И, надеюсь, ни в каком расположении к ним меня не подозреваете?
— А почему вообще возник разговор об этих отступниках от марксизма, об этих изменниках, об этих прихвостнях Бернштейна?!
— Вы решили, что я хочу идейно помирить вас с «экономистами» и «легальными»…
— Я, может быть, несколько возбужденно реагирую сейчас на эти два слова, но вы должны понять мою вспышку… Я слишком много крови, сил и здоровья потерял в последние два года из-за подлого предательства здешних молодых социал-демократов, чтобы сохранять спокойствие при любом упоминании о них. Эта проклятая эпидемия критики Маркса, охватившая, как чума, социалистическую молодежь, сведет меня в могилу раньше времени. Все хотят пересмотреть учение Маркса и Энгельса — абсолютно все!
— Далеко не все, Георгий Валентинович. Меня, надеюсь, в этом вы упрекнуть не можете.
— Конечно, я понимаю, что молодежь всегда была склонна к низвержению авторитетов. Я сам когда-то бросил первый камень в народничество и задиристо поднял копье в «Наших разногласиях» против старика Лаврова. Развенчивать идеалы отцов — это вечные заботы молодости. Но прежде, чем развенчивать их идеалы, надо разобраться в них, понять до конца их глубину и историческую необходимость.
— Именно это применительно к марксизму и к русской революции и призваны сделать «Искра» и «Заря». Но издание их ставит перед нами целый ряд чисто практических вопросов, решить которые мы не сможем одни, изолированные от всей остальной нашей социал-демократии. Надо реально смотреть на собственные возможности. Теперь, когда у нас будут «Искра» и «Заря»…