Подставная фигура

Корецкий Данил Аркадьевич

Тот отложил свое меню, в котором мало что понимал. Даже цены – двух– и трехзначные цифры без обозначения единицы расчетов – ни о чем ему не говорили. «Сок апельсиновый свежевыжатый – 5». Пять – чего? Рублей? Учитывая ресторанные наценки, вряд ли... Долларов? Но это можно с ума сойти!

– Дама распорядится.

Мальчик почтительно наклонился к Маше.

– Значит, так, Виктор, мне фоа гра, омара, фруктовый коктейль и кофе.

– Омар гриль?

– Нет. Вареный сочней.

Покрутив бокал со светло-желтой жидкостью,

чтобы лед зазвенел о стенки, Макс отхлебнул виски. Официанта действительно звали Виктор, но он мог поклясться, что Маша не поднимала глаза на его табличку.

– А что для господина?

– Карпаччо из скампий, фрикассе из омара и... Да, медальоны из оленины. На десерт земляничный торт и тоже кофе.

– Что желаете пить?

Зеленоватый свет лампы делал лицо Маши загадочным и незнакомым, многозначительно блестели глаза. Таинственная красавица. Именно такой она и снилась Максу в Тиходонске, где он шесть лет влачил жалкое существование забитого работяги Сергея Лапина и спал на худом матрасе в убогой квартирке на Богатяновке. А под досками пола ночи напролет скреблись мыши.

– Бутылку белого мозельского, – сказал Макс. Это тоже пришло из тех давних снов, где были чужеземные города и такие вот рестораны. Из его прошлой жизни.

– Может быть, шампанского? – вслух размышляла Маша. – «Дом Периньон» или «Вдова Клико»?

Макс пожал плечами. Он знал, что бутылка французского шампанского вытягивает на несколько сот долларов. А у него в кармане было всего-навсего восемьсот, причем не на сегодняшний вечер, а на всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, сегодня будем пить мозельское, – решила девушка.

Официант почтительно кивнул. Он ничего не записывал и, очевидно, полностью полагался на свою память.

– Выберете сами?

Виктор показал глазами на аквариум. Омары как будто застыли в ужасе, ожидая – кому будет вынесен смертный приговор.

– Нет, – Макс покачал головой. – Увольте.

– Я выберу, – сказала Маша. – Обязательно. Через минуту самый крупный экземпляр был извлечен из аквариума и отправился на кухню в мельхиоровом ведерке.

– Тебе здесь нравится? – спросила Маша.

– Да, – сказал Макс. – Я не знал, что у нас появились такие рестораны. Все очень солидно.

– У них всегда порядок. Видел, на входе охранник с пистолетом?

– Это газовый. А ты часто здесь бываешь?

– Газовый? – удивилась Маша. – Как ты определил?

– На рукоятке нет кольца для страховочного ремня. И самого ремня нет. И запасной обоймы.

– Ты здорово разбираешься, – с явным удивлением отметила Маша.

На ней облегающее вечернее платье: синие молнии на черном. При каждом движении молнии вспыхивают в темной ночи, серебряные нити дождя оживают, бушует веселая июльская гроза. Макс хорошо знал тело, которое спрятано под этой тканью, линию бедер, и форму пупка, и припухшие соски... Но она умело ушла от ответа на прямой и очень простой вопрос.

Виктор

принес закуски. Фоа гра оказалась слабо прожаренной гусиной печенью, политой малиновым сиропом. А перед Максом поставил большую пустую тарелку с горсткой шинкованной капусты посередине и полужидким коричневым ободком вдоль края.

– Осторожно, тарелка горячая, – предупредил он. Макс недоуменно попробовал капусту. Капуста как капуста... Коричневый ободок оказался острой приправой. Но к чему? Он ковырнул вилкой дно, и тут оказалось, что тарелка не пустая: ее заполняли тончайшие до прозрачности ломтики сырых королевских креветок. И острая приправа к ним очень подходила.

– Давай выпьем за встречу. – Маша подняла свой бокал, и Макс сделал то же самое. – Я рада, что ты вернулся.

– Я тоже.

В зале становилось шумно и душно. На эстраде вульгарный толстяк в широких шортах нес какую-то пошлятину, подъемом голоса то и дело выделяя ключевое слово: нимфомания! Гремела музыка, зал затягивали волны сигаретного дыма. За свободными столиками появились по две-три девушки, неторопливо потягивающие минеральную воду. Маша накрыла его руку прохладной ладонью.

– Чем ты думаешь заниматься?

– Не знаю.

Маша вежливо улыбнулась.

– Ты стал еще скрытней, чем раньше...

Если сказать ей, что это чистая правда, что у него нет работы, нет выгодной на сегодня профессии и обязательного умения зарабатывать деньги, она, конечно, не поверит. Ведь она еще помнит его загранкомандировки, из которых привозились роскошные подарки и запретная в те времена валюта.

– А чем занимаешься ты? Как я понял, уже не летаешь? Девушка покачала головой.

– Прошли большие сокращения. Треть стюардесс уволили, даже многих пилотов. Вначале устроилась в кооператив – нетрадиционные методы лечения, потом... В общем, как-то перекручивалась. Что с тобой?

– Не знаю. Что-то голова заболела...

– Дать таблетку?

– Обойдусь. Давай лучше еще выпьем. Сосуды расширятся, и все пройдет.

* * *

В плазме, среди сверкающих лабиринтов, рождался хаос.

Алкоголь, растворенный в крови, гнал красные шары быстрее и быстрее, футболил их с удвоенной силой, заставлял мертвеющие сосуды работать, сокращаться, расширяться...

Толчок. Еще толчок. Еще.

Несколько тромбов были разрушены, и красный вихрь устремился в лабиринты, где смерть уже обживала для себя местечко.

Но «чужаков» было слишком много. И становилось все больше. Вместо разрушенных появились новые тромбы – пока еще на периферии, где система тревожного оповещения молчит, потому что ничего страшного еще не произошло.

Но страшное не заставит себя ждать. Плазма подхватывает слепленные в кучу колонии «чужаков», несет все ближе и ближе к главному лабиринту, за которым пульсирует, живет нечто... Жизнь. Сама жизнь, воплощенная в связке сокращающихся мышц.