Подставная фигура
Шрифт:
Атаманов залпом выпил. Фокин следил за ним остекленевшим взглядом: глаза, цвет кожи, губы, морщинки на лбу... Ничего не менялось. Зато в себе он изменения ощутил: навалились страшная усталость, опустошенность и апатия. И все выпитое за вечер как будто только сейчас всосалось в желудок и ударило в голову.
– Что ты так смотришь? Он встряхнул головой.
– За Контору! – Как и раньше, не ощущая вкуса, Фокин выпил обжигающую жидкость.
– Да нет, ты все перепутал... Мы же пили за другое, за настоящее... Ну да ладно... Все равно ты мне нравишься!
– Дай прикурить! Теперь я хочу закурить! И имею полное моральное право!
– Конечно. Закуривай. – Атаманов поднес маленький желтый огонек, кончик сигареты почернел, но тут же налился красным. Дым прошел в легкие, никотин всосался в кровь, голова закружилась еще сильнее.
– И я тебе скажу ОДНУ вещь! – Атаманов наклонился поближе и понизил голос. – О таких вещах никогда не рассказывают, но тебе я расскажу. И ты оценишь степень моего доверия...
– Конечно, оценю, – Фокин кивнул головой, но она просто упала на грудь и не хотела подниматься.
– Чтобы между нами ничего не стояло... Это касается твоей жены...
Словно мокрая губка прошлась по залитому алкоголем мозгу. Он поднял голову и впился взглядом в шевелящиеся губы.
– Куракин отдал приказ. Куракин. И только попугать. А эти скоты... Когда Ершинский мне рассказал, я чуть с ума не сошел! Бандиты! Грязные твари...
Влажные полные губы напоминали гусениц. Может, оттого, что совсем недавно целовали промежность Илоны, а может, потому, что изрекали ложь. Мертвые не отдают приказов. И накануне взрыва Куракину было не до того, он искал Макса Карданова... Впрочем, какое это имеет значение? Куракин мертв. И Атаманов мертв, хотя сам еще не знает об этом: шевелится, пьет, доверительно кладет руку на плечо, говорит – горячечно и вроде бы искренне...
– Я отдам их тебе, да! Я прикажу – и этих скотов привезут в багажнике, ты можешь порезать их на куски... Мы вместе порежем их на куски! Вместе! Да... Хотя я слышал... Один умер от инсульта, а одного убили... Сломали шею! Так ему и надо!
– Так им и надо! – кивнул Фокин. Он вновь нырнул в волны опьянения и погружался все глубже и глубже. – Я слышал – и третьего убили. И тебя убили – тоже слышал... Может, брешут?
Атаманов потер себе уши.
– Тебя развезло. И меня развезло. Сколько же мы выпили?
– Много. Пора по домам.
– Но ты оценил мою откровенность? Ты понял, что я твой друг?
– Оценил. Понял. А ты все понял?
– И я понял, что мы друзья. Давай поцелуемся...
– Давай.
Фокин уклонился от влажных, напоминающих гусеницы губ и поцеловал убитого им человека в щеку.
В гранитном зале атамановской дачи горел камин, желтые всполохи огня переливались в полированной меди жароотражающего экрана, горячий воздух приятно согревал озябшие руки. Хозяин сидел в кресле на медвежьей шкуре и длинной кочергой ворошил потрескивающие поленья.
– Их будет трое, – сообщил стоявший в стороне на каменном полу Ринат. В непротопленном помещении было прохладно,
– А нас четверо. Мы дадим им сделать основную работу, а потом вмешаемся и заберем все.
От Итальянца пахло дорогим одеколоном, Атаманов поморщился – то ли от приторного запаха, то ли от прямолинейной стратегии подчиненного.
– У тебя точная информация, что их трое? – недовольно спросил он.
– Стопроцентная! – Итальянец улыбнулся и тем вызвал еще большее раздражение шефа.
– Справитесь? Наш друг в одиночку уже обламывал рога вам троим...
Черные глаза недобро блеснули.
– Тогда он был нужен живым и невредимым! А сейчас... Что он сможет сделать после выстрела из засады?
– Ну-ну... – с неопределенной интонацией произнес Атаманов. – А кто остальные двое?
– Старая рухлядь – отставники. Говорить не о чем.
– Ну-ну, – с прежней интонацией повторил Атаманов. – Смотри, не ошибись. Где будет проходить операция?
Теперь уже Итальянец испытывал сильнейшее раздражение. Шеф явно считал его холуем и даже не пытался это скрыть. Он явно давал понять, что толстая и мягкая медвежья шкура не для него, не для него умиротворяющий жар камина, да и бриллианты на фантастическую сумму тоже не для него. Единственное, в чем ему не отказывают, – в праве рисковать своей задницей и таскать каштаны из огня...
– Есть основания считать, что Евсеев где-то на Французской Ривьере. Макар уже ищет его в Монако. А наш друг летит в Лондон. Мои люди его сопроводят. Я до последнего буду тут, постараюсь точно разузнать, что к чему...
Обгорая, поленья меняли форму, и аккуратно сложенная пирамида начинала разваливаться. Хозяин подхватил щипцы и, придвинувшись поближе, стал восстанавливать костер.
– Кто полетит в Лондон?
– Крышевой и Гайдан. Они сообразительней других.
– Да уж... Завтра их ко мне на инструктаж. Одного в десять, другого в одиннадцать.
– Понял. – Ринат кивнул. Он понимал, что это за «инструктаж» по часу на каждого. Шеф наобещает золотые горы и настрополит их следить за ним и друг за другом. И попугает, конечно. Кнут и пряник. Чтобы не убежали с добычей.
– А как эти...
Одно полено никак не поддавалось, и Атаманов наклонился вперед, сосредоточенно работая щипцами и кочергой одновременно.
– Кто? – Ринат подумал, что шеф сейчас вывалится из кресла, и злорадно ждал этого момента.
– Те быки, которые бабу... Ты их должен был проучить...
– Не вышло! Татарин сам помер, а Маза и Лобана кто-то пришил...
– И третьего?! – вскинулся Атаманов и выпрямился. – Откуда же он узнал?
Теперь шеф сидел устойчиво и упасть не мог, но тем не менее вдруг нырнул головой вниз, выронил кочергу и растянулся на шкуре. Ринат бросился помочь, но шеф не пытался встать, не двигался и вообще не подавал признаков жизни. Итальянец пощупал шейную артерию. Пульса не ощущалось. Илья Атаманов был мертв.