Подвал
Шрифт:
– Я поставлю чайник, – сказала Вера и пошла на кухню.
Дима будто этого и ждал. Его совесть, воплотившаяся в девушку, ушла, и он налег на еду с каким-то остервенением, будто не ел дня три. Когда Вера пришла, Дима уже доедал.
– Вкусно? – теперь девушка спрашивала, но тем не менее, несмотря на улыбку, все ее слова звучали строго и обвинительно.
Дима кивнул. Подцепил на вилку последний ломтик картошки, закинул в рот, положил вилку на тарелку и откинулся на стуле. Он почувствовал себя лучше. Дима вспомнил, что действительно ничего не ел (пара огурчиков не в счет) в последние дни.
Вера налила чаю. Опять же только ему. Он больше не спрашивал, почему она не наливает себе. Ему было интересно, но он боялся нарваться на фразу-камень.
– Помнишь, я вчера у тебя спрашивала о местных алкашах? – Это был снова вопрос, на который требовался ответ. Судя по интонации, только положительный.
Он ни черта не помнил. Не только об алкашах, но и о том, где провел вторую половину дня. Дима кивнул и отпил чаю. А если она сейчас спросит, о чем они вчера говорили? Неужели об алкашах? Наверняка не только. Дима понял, что влип, поэтому самым лучшим вариантом будет просто пить чай, ставший вдруг горче водки.
– Эти твари изнасиловали меня, – как-то буднично произнесла девушка. Эти слова не имели ничего общего со сказанными до этого. Не было той жесткости и строгости в голосе. Она сказала это так, будто ждала поддержки, искала утешения.
Дима продолжал втягивать, словно пылесос, в себя чай. Слова медленно, по буквам влетали в его уши. Его мозг будто специально растягивал осознание их. Ему нужно было время, чтобы дать конечностям, а самое главное, языку правильные команды, чтобы тело повело себя правильно. Ну не знал Дима, как вести себя в подобных ситуациях. Подскочить, размахивая руками? Не вариант. В принципе в этом деле не так уж важны жесты. Тут особое значение имеют слова. А их у него как раз и не было. Ни правильных, ни неправильных, никаких.
Вера спасла его. Она заговорила:
– Это все случилось зимой.
Дима замер. В его голове сегодня тоже случилась зима, и теперь он не исключал связь между снами и изнасилованием Веры. Только не совсем понятно, зачем ему вдалбливать это через сны, когда можно вот так, по-дружески, за кружкой чая…
– Они ворвались поздно ночью, когда я уже спала…
Она говорила, говорила. Дима не был уверен, что хочет это слушать. Когда она закончила, он даже облегченно вздохнул. Потом подумал и спросил:
– А Семен?
– Что Семен?
– Он тоже тебя… ну, насиловал?
– Нет. Он просто мой дядька.
Если бы она сказала, что краснолицый ее насиловал кочергой, это бы не произвело такого эффекта, как то, что он состоит с ней в родстве.
– Он знал об этом? – Дима понимал, что вопрос может ранить девушку, но не задать его он не мог.
– Ему принадлежит большая часть этой деревни. Он очень влиятельный человек…
– Ты не слышишь меня. Я спросил: Семен знал об этом? – Дима кивнул на ее живот.
– Без его разрешения здесь даже собаки не лают… – продолжила Вера, будто и не слышала его.
– Да черт тебя побери! – заорал Дмитрий, но тут же осекся.
Стоп! Да твою ж маманю! Это же и был ответ на твой вопрос. Без его разрешения здесь даже собаки не лают. Он знал.
– Он знал, – теперь уже вслух произнес Дима.
Она просто промолчала.
Это был самый лучший секс в его жизни. Самый лучший и единственный за последние года два. Когда Вера обняла его и увлекла за собой к дивану, Дима почувствовал себя слегка сконфуженно. Услышать только что об изнасиловании девушки и тут же залезть на нее. Как-то неправильно, по меньшей мере. Как бы кто ни говорил, мол, насилие и добровольный секс разные вещи, Дима считал, что насилие – извращенный, но все-таки секс. И если девушка рассказала это для того, чтобы ее пожалели, то, скорее всего, секс в качестве акта добродетели она имела в виду в самую последнюю очередь. Он так думал. До тех пор, пока она не сняла с него штаны. Он пожалел ее. Хотя, вспомнив свое отражение в зеркале, Дима подумал,
Вера положила голову ему на грудь. Он почувствовал, как она улыбнулась.
– Чего ты? – спросил он.
– Мне с тобой хорошо, – прошептала она.
– Мне с тобой тоже.
Дима не лгал. Это не была фраза, сказанная в благодарность за секс. Это была чистая правда. Он был слишком одинок. Где-то глубоко в душе он не исключал, что, если бы его пожалела престарелая девочка из восьмидесятых, он сказал бы ей то же самое. Но это было уж очень глубоко, поэтому он отмахнулся от этой мысли без особого сожаления. Вере он не лгал. Он влюбился в нее в тот момент, когда увидел ее впервые, в мокрой майке в сарае. Ее светлое лицо… Хотя кого он хочет обмануть? Первое, на что он обратил внимание, было далеко не лицо. Грудь со смотрящими сквозь мокрую ткань сосками – вот что было центром притяжения в тот вечер. Потом был вечер, проведенный с парой бутылочек пива. Следующий вечер с бутылкой вина. А между этими вечерами было: мама, мамочка, еще, глубже… Дмитрий едва не подскочил, но взял себя в руки. Слишком поздно. Он, наверное, все-таки дернулся. Вера подняла голову и посмотрела ему в глаза. Ох, как он не любил, когда она смотрела внутрь него.
– Что-то не так?
– Все нормально, – ответил Дима и попытался улыбнуться.
– Точно?
Он подумал и решился:
– А кто были те парни? Ну… До меня.
– Просто знакомые. – Она выжидающе смотрела Диме в глаза.
Мама, мамочка, еще, еще…
Судя по этому, не такие уж они и простые.
– Это была моя большая ошибка, – сказала Вера и снова положила голову ему на грудь.
И он ей поверил.
Они полежали еще какое-то время. Говорили обо всем, кроме личной трагедии, теперь ставшей каким-то образом и его. Негласное табу, так сказать. Даже коснулись романа, над которым он сейчас работает. И эта тема тягостно подействовала на него. Он продвигался очень медленно. Черт бы побрал этот роман и язык, который что-то где-то сболтнул.
– Ну, будем вставать? – спросила Вера.
Он нежно провел по голой спине. Остановился на ложбинках на пояснице.
– Я бы продлил абонемент, – шутливо произнес Дима.
– Тебе нужно роман дописывать. – Она сложила руки у него на груди, уперлась в них подбородком и посмотрела на него. Дима с ума сходил от ее взгляда. Причем он уже не боялся его пронзительности.
– И то верно, – согласился он. – А может, все-таки? – Он попытался дотянуться до ягодиц, но она ударила его по руке и, улыбнувшись, встала.
– Вечером. Все вечером.
– Все-все? – Дима приподнялся на локтях и осмотрел ее красивое тело.
– Ну, я думаю, в пределах дозволенности, – улыбнулась Вера и накинула халат на плечи. – Я пойду душ приму, а ты пока можешь убраться здесь.
Дима откинулся на подушку, когда девушка вышла из комнаты. Пришло время нарушить табу. Он вернулся к рассказу об изнасиловании. Дима одного не мог понять. Почему Семен позволил? Сысоев даже мог понять насильников. С трудом, но мог. Перепили парни, всплыли бывшие обиды. Не дала она им или в школе обзывалась. В общем, водка вымыла из глубин сознания давно забытые обиды, и растревоженная душа потребовала возмездия. На что были готовы эти твари, Дима догадывался еще до того, как услышал этот рассказ. Если действия этих ублюдков можно было оправдать их ничтожностью, то родной дядя, не предотвративший насилие, выглядит просто монстром. Дима вспомнил красное лицо Семена, добродушный взгляд, ровный, тихий голос. Нет, не подходила ему роль чудовища. Возможно, он ничего не знал об этом. А возможно… Может быть, собаки и заходили к нему спросить разрешения полаять, но алкаши просто забыли спроситься. Без спроса взяли и изнасиловали его племянницу. Это больше похоже на правду. А Вера злилась на него. Вот и все. Но Дима не собирался останавливаться на собственном умозаключении. Он должен все выяснить, и он это сделает.