Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско
Шрифт:
А вот другие — как видно, рангом помельче — явно не скрывают растерянности: суетятся, лебезят перед служащими лайнера. Что и говорить: жизнь дороже всего. Спастись, спастись любой ценой — вот что главное! Где уж тут разбираться в тонкостях этикета и нравственности, где уж помнить о пределах допустимого?
К концу первого дня погрузки все фешенебельные каюты были заняты высокопоставленными чиновниками, партийными функционерами, представителями генералитета, офицерами гестапо и СС. А пассажиры все прибывали и прибывали. Теперь приходилось в двухместные и четырехместные каюты подселять еще и еще. В них набивалось по восемь — десять человек. Однако мест явно не хватало.
Все чаще и чаще прибывающие высокие чины обращались к пассажирскому помощнику
То и дело рассматривая разграфленные карточки размещения пассажиров, Шен рекомендовал опоздавшим занимать места в гимнастическом зале, кинотеатре, танцевальном зале, а то и в зимнем саду. И те соглашались!
На третий день погрузки, когда лайнер принял уже около трех тысяч пассажиров — почти вдвое больше, чем полагалось по техническим условиям, — начались столкновения претендующих на одно и то же место. И смешно, и грустно было помощнику капитана смотреть, когда солидные, респектабельные господа доказывали один другому свое преимущественное право удрать.
— Меня направил сюда сам герр Форстер! — кричал, потрясая раскрытой книжечкой в красном переплете, толстяк в дождевике. — Понимаете, сам герр Форстер!
Ссылка на самого гауляйтера Данцига явно была рассчитана на то, чтобы сломить сопротивление противника. Однако даже такие доводы не убеждали.
— Но ведь я прибыл раньше. И я получил именно это место! — брезгливо морщась, отталкивал толстяка сухопарый оберст, придерживающий левой рукой то и дело падающий монокль. — Вы не имеете права претендовать на место, отданное мне!
С каждым часом таких сцен, в которых участвовали люди с гестаповскими значками, витыми погонами, в кожаных регланах партийных руководителей, становилось больше. Крепкие словечки, угрозы возникали все чаще и чаще. Тщательно скрываемые прежде животный страх за жизнь, презрение к окружающим и стремление любым способом обрести «место под солнцем» потеряли маскировку. Появилась реальная угроза жизни этих людей! В страхе за себя, в безумном желании быстрее удрать из Данцига, в тщетной надежде на успех бросались они то к обшитым кожей дверям кабинета герра Форстера — гауляйтера Данцига и обер-бургомистра Готтенхафена, то к Гейнцу Шену — пассажирскому помощнику капитана лайнера, маленькому человеку с большими возможностями.
Словом, шло величайшее представление, в котором лицедействовали обыкновенные фашисты со всеми их страстями и страстишками, жизнью поставленные перед жесточайшим испытанием.
Подходил к концу третий день погрузки. Пассажиры, получившие места в каютах на всех палубах, вплоть до самой нижней — девятой, в тепле и при освещении, начали уже проявлять недовольство тем, что время идет, а лайнер стоит возле причала. Глухое это ворчание пока не выплескивалось наружу. Ворчание и даже выкрики доносились пока от тех, кому пришлось располагаться в осушенном плавательном бассейне, прикрытом сверху только брезентом, в коридорах и на верхней палубе. Погода в эти дни на Балтике стояла на редкость холодная, с пронзительным ледяным ветром…
И все равно погрузка не останавливалась ни на минуту. Так требовал строжайший приказ. Даже один просроченный час мог привести к срыву всей операции по спасению ценнейших гитлеровских кадров.
Как писал в своей книге «Корабельная катастрофа в ночном море у Штольпе-Банк» Мартин Пфитцманн (историк из ФРГ), в приказе Гитлера об эвакуации наиболее ценных кадров на лайнере «Вильгельм Густлоф» говорилось так: «… в рамках заранее спланированной передислокации расположенная в Готтенхафене 2-я учебная дивизия подводных лодок расформировывается. Экипажи подводных лодок, прошедшие полный курс подготовки, должны быть переправлены в одну из западных военно-морских баз на Балтийском море, где их ожидают
Но вот ведь что интересно. Сам автор тут же рассказывает, что стоявшие возле трапов эсэсовцы и автоматчики заметили: среди прибывающих на судно лиц в гражданской одежде — буквально единицы женщин, детей и стариков, а абсолютное большинство мужчин совсем не дряхлого возраста, те, кто способен воевать, держать в руках оружие.
А вот толпы беженцев из числа простых людей так и не смогли пробиться на готовящийся к отходу «Вильгельм Густлоф». «До последнего мгновения они будут осаждать его трапы, охраняемые автоматчиками, — делился воспоминаниями автор. — Но на „Густлоф“ проследуют лишь те, кто имеет специальное разрешение. „Густлоф“ примет чиновников из учреждений рейха, массу военных и членов их семей, многочисленных лиц, сопровождающих различные грузы, большинство которых особой важности. Более двух с половиной тысяч подводников, проживающих на „Вильгельме Густлофе“ постоянно, в эти дни останутся почти незаметными, так как согласно секретному приказу погрузка на „Вильгельм Густлоф“ должна была выглядеть как погрузка госпитального судна»…
Да, «Вильгельм Густлоф» во второй раз должен был хотя бы фиктивно выполнить такую роль. Еще в начале второй мировой войны, в 1939 году, «Густлоф», переоборудованный в госпитальное судно, вывозил раненых немецких солдат из Польши. Потом, в 1942-м, стал плавучей казармой подводников. И вот теперь на дымовой трубе его срочно намалевали огромный красный крест. Днем, следуя строгому приказу свыше, к борту его подъезжали целые колонны автофургонов с красными крестами на крышах. Из них медленно выносили носилки с якобы ранеными — запеленутыми в бинты «куклами» — и загружали на борт судна. Все это делалось в расчете на часто появлявшиеся над портом советские разведывательные самолеты.
А ночью «куклы» убирали с лайнера, их место занимали воинские части с оружием и полной боевой выкладкой. Немецкие генералы и адмиралы старательно выполняли приказ Гитлера о переброске войск из Восточной Пруссии и Померании на запад для подготовки там обороны против наступающих русских.
С каждым днем погрузки нарастало напряжение.
Казалось, весь город поднят на ноги и брошен к воротам порта, к причалу, занятому «Вильгельмом Густлофом». Сквозь белесый туман заметно было, как быстро катится по небу солнце. Клонился к вечеру очередной короткий зимний день. А причал все не пустел. По-прежнему сигналили протискивающиеся в ворота легковые машины — черные и бежевые, темно-синие и зеленые, даже красные и голубые спортивные. Изредка подкатывали огромные тупорылые «Бюссинги» — грузовики, с которых расторопные солдаты вермахта тут же сгружали ящики, рулоны и тюки, немедленно переносили их в грузовые лифты, отправляя в глубокие трюмы лайнера.
Лишь под утро четвертого дня иссяк поток автомашин. А с рассветом портовые ворота широко распахнулись, чтобы пропустить огромную пешую колонну.
Ритмично грохотали подкованные ботинки по камням набережной. Ветер распахивал полы черных шинелей. Сверкали серебряные шевроны на рукавах и витые шнуры, свисающие с плеч. Сытые, краснощекие крепыши четко держали равнение в рядах — шли любимцы гросс-адмирала Карла Дёница, главнокомандующего военно-морским флотом рейха, — подводники!
Легенды ходили о подводниках — неисправимых задирах и гуляках. Да что там легенды! Сухие рапорты комендатуры достаточно красочно описывали довольно частые «встречи» подводников с солдатами вермахта, обычно заканчивающиеся грандиозными побоищами. Чаще всего такие потасовки завязывались в ночных клубах из-за девочек. И всегда полиция с патрульными были на стороне подводников. Все им разрешалось! Фюрер благоволил к ним. Недаром снова укоренилась введенная еще в годы первой мировой войны традиция: при входе подводников в театры и кино, в рестораны и бары все присутствующие встают.