Подвиг живет вечно (сборник)
Шрифт:
Так бывает в жизни: ждешь, ждешь чего-то как необыкновенное счастье, а потом уже перестанешь ждать, махнешь рукой… а оно, счастье, тут как тут, долгожданное.
Так случилось и со мной.
В один из вечеров, уже поздно, почти в полночь, вдруг раздались легкие шаги по потолку бункера, потом кто-то начал тихо спускаться в бункер. В приглушенном свете карбидки я увидела сначала знакомые сапоги… потом — край полупальто… потом — дорогие глаза и улыбку.
— Ну, полуночница, почему не спишь? — спросил ласково майор, — Береги силы. До дому еще далеко!..
Я но ответила. Сидела улыбалась. Тихо стучало сердце.
Что можно ответить на шуточки насчет дома? И сама понимаю, что до «дому» — до победы,
— Ну, что молчишь? — спросил майор, располагаясь близко возле меня, чтобы дать место Франеку Заваде, Василию и двум другим незнакомым мне партизанам. — Как ты здесь живешь? — снова спросил майор.
— Ничего, живу… — ответила сдержанно. Не могу же я при посторонних говорить ему о том, как скучаю, тоскую, как с ума схожу от горя и что рация не работает.
Спрашиваю в свою очередь:
— Как вы-то там? Трудно, наверное?
Майор оглянулся на товарищей, рассмеялся:
— Трудно? Ну чего же трудного? Обычная партизанская жизнь. Вот, например, вчера. Почти к самой школе прорвался сквозь заслон «форд» — битком набитый!.. Можешь себе представить, что творилось, если среди убитых одних офицеров — семь человек! А документы! Какие документы мы захватили: карты, донесения, инструкции!..
— Оружия много, патронов! — добавил Василий.
Но майор не отреагировал на его слова; он с огорчением покачал головой, вздохнул:
— Что же делать, Саша?! Что же делать? Связались мы с Надежным. Были наши ребята на Бараньей горе. Большая группа действует там. Свой район у них под защитой. А рация… тоже не работает! Кончилось питание. Отработали батареи. Где же их, окаянных, найти?! Никак не придумаю. В районе Бренны ничего похожего не обнаружено. Партизаны этим уже занимались. Но вообще-то вышли они на след какой-то советской разведывательной группы в районе Чантории. Стараются сейчас завязать контакты с ней. Хоть бы это удалось! Может, у тех есть связь в Центром?
Позже, когда партизаны начали располагаться на ночлег, мы с майором поднялись из бункера наверх, в сарай. Прошли к двери, приоткрыли ее, прислушались — тишина. Лишь где-то недалеко пролаяла одинокая собака. И снова все смолкло.
Майор притворил дверь, проверил надежность задора. На всякий случай укрепил в металлические скобы засов. После этого мы присели возле поленницы дров. Майор обнял меня за плечи, привлек к себе. Ничего не говорил. Я была счастлива…
Потом, слегка высвобождаясь из его рук, спросила;
— Ну а направду — как вы там?
— Направду? — слегка усмехнулся майор. Ответил серьезно. — Если направду, то трудно. Пока держимся. Но очень трудно. Немцы наседают по нескольку раз в день. Но шоссе на всем протяжении Бренны — с тех пор, как мы заняли село, — контролируется нами постоянно. И по этому шоссе к фронту пока еще не удалось прорваться ни одной машине, ни одному подразделению солдат, гестапо или полиции… Да сил у нас маловато: не только оружия и патронов, а — стоящих, боеспособных партизан не хватает. Людей прибывает в отряд много. Мы даже не предполагали, что так увеличится наш состав. Потянулась к нам молодежь. Вот она-то и требует особого внимания. Ведь всех этих парней мало распределить по группам, их еще надо учить, как обращаться с оружием, учить основам боевого дела, конспирации, партизанской борьбы. На все это нужно время, а его-то у нас как раз и дефицит… В караулах, в патрулировании почти бессменно заняты одни и те же люди — старые партизаны да кое-кто из бывших военнопленных. Недосыпаем, конечно, не всегда успеваем поесть, иногда и мерзнем порядком — всего хватает. В школе — тесно, новичков уже расселяем в ближайших от штаба домах. А тут еще лошади, автомашины. Хозяйство расширяется… Ну
Откуда-то издалека, постепенно нарастая, приближался тяжелый, металлический гул. Чуть слышно подрагивал земляной пол, на котором мы сидели.
— Танки… — сказал майор и крепче обнял меня. Я уткнулась лицом в колючий ворс его полупальто.
А гул приближался. Вот уже загрохотало, казалось, все вокруг, и только тонкая дощатая стенка сарая отгораживала нас от этих грозных махин.
«Неужели есть где-то на свете Москва и в ней — мол дом, над которым уже не летают фашистские бомбардировщики? Неужели где-то на свете есть тишина и никто не грохочет вот так жутко вокруг тебя и над тобой?! Как же мне страшно!..» Я не призналась майору в этих мыс- лях, ничего не сказала ему ни о моем доме, ни о Москве. Он, наверное, понял все и без слов, потому что, когда вновь возвратилась тишина, не отстранился от меня, а, слегка укачивая, как маленького ребенка, тихо, шепотом запел свою любимую песню:
Ты ждешь, Лизавета, От друга привета, Ты не спишь до рассвета — Все грустишь обо мне. Одержим победу — К тебе я приеду На горячем, боевом коне…Я рассмеялась и сказала:
— Это будет очень впечатляюще: в Москву, на улицу Достоевского — «на горячем, боевом коне»!..
Утром Яничка торопливо передала нам завтрак и, не спускаясь в бункер, шепнула сверху:
— Сидите тихо. Пришли солдаты — семь человек. Ищут квартиру. Постараюсь отказать. Сейчас я их усадила за стол, подала бутылку шнапса…
Мы примолкли. Потянулись минуты ожидания — долгие и напряженные, как бывает в подобной ситуации. Вскоре послышались голоса, громкая, резкая речь — сначала у входа в сарай, потом ближе, но немного в стороне от бункера. Мы разом посмотрели наверх и… обмерли: убегая, Яничка впопыхах не прикрыла вход в бункер.
А разве какой-нибудь солдат пройдет мимо черной квадратной дыры в полу того сарая, где собирается разместиться? Мы пропали!
Шаги Янички и солдат приближались, их разговор становился слышнее. Мы встали, молча сгрудились у входа. Майор, как всегда, впереди. Приготовил лимонку. Слегка загородил меня плечом. Я достала из кармана жакета револьвер. Взвела курок. Партизаны и Василий тоже стояли наготове. Оставались считанные секунды до того страшного, что должно было произойти вот-вот сейчас… Мы хорошо знали, что ни одному из нас не уцелеть. Но майор неслышно переступал с места на место, чтобы полностью загородить меня собой. Спорить с ним не было возможности. Мы все стояли не дыша…
Голос Янички приближался, вот он раздался совсем рядом… у входа… И тут же мы услыхали ее быстрые удаляющиеся шаги и медленный тяжелый топот сапог следом.
Увела!
Мы переглянулись, еще боясь поверить, что опасность миновала. Потихоньку присели на нары, все еще держа оружие в руках. Столько решалось в эти минуты, что шутить по поводу пережитого ни у кого не возникло желания. И потому, что очень хотелось жить, и потому, что дело еще не было завершено. Очень всем нам хотелось увидеть победу, увидеть лично полный разгром врага. И не только увидеть, но и руку приложить к этому разгрому, самим в нем участвовать. И для этого нам нужно было остаться живыми!..