Подвиг
Шрифт:
Слово «промышленник», в условиях жизни Дальнего Севера — Востока, может обозначать самые разнообразные профессии, не только охотника-зверолова или рыбака. Иногда эта кличка служит для прикрытия темных дел. Ее принимают спиртоносы, контрабандные скупщики пушнины. Иногда, впрочем, и обыкновенный золотоискатель на вопрос: «Кто вы?» — отвечает: «Я охотник-промышленник. Зверолов». Настоящий ловец золота не очень-то любит говорить о своем деле. Он всегда боится, что кто-то у него перехватит тайну местонахождений россыпей или покусится на добытое. Если ему сказать, что бояться нечего, потому что государство не только не преследует, но, наоборот, поощряет старателей и облегчает производство на землях, «открытых для работ по добыче золота на правах первого открывателя» (такая формула имеется в советском законодательстве, в отличие от земель в некоторых
И этот же «промышленник», напускающий на себя такую таинственность, за бутылкой водки начинает хвастаться своими открытиями и не только расскажет вам про свои заповедные места в тундре, да еще приврет с три короба, возьмется вести вас на небывалые прииски, к выходам чистой нефти, к углю, к железу, графиту. Поэтому все важные открытия в тундре обязательно переходят из рук старателей к кулакам-предпринимателям, специально подлавливающим «золотых бобров» в селениях на берегу океана. А туда, с открытием навигации, непременно притащится старатель, чтобы посмотреть новых людей с материка и съездить хоть раз на пароходе. В течение четырех дней стоянки «Улангая» возле Анадыря «промышленники» беспрерывно толкались в кают-компании, в неимоверном количестве истребляя водку, пиво, коньяк и ром.
Вся эта четверка — Козин, Косых, Козлов и Казанцев — была в приятельских отношениях между собой. Они жили в одном доме и анадырскими весельчаками были прозваны за созвучие в фамилиях «Четыре козла».
С осени прошлого года, когда ушел последний пароход, их дружба была такой, что, казалось, никаким силам ее не расшатать. Но уже в декабре отношения начали немного портиться. Споры возникали обыкновенно из-за дежурства по хозяйству, и каждый ревниво следил за тем, чтобы его сосед не работал меньше, чем следует. Но все-таки эти ссоры не переходили известных пределов, и они не были врагами, как другие обитатели Анадыря, столкновения которых происходили на служебной, официальной почве. Так было до рокового дня.
Трое «промышленников» лежали в постелях, мотая головами, высунутыми из спальных мешков, как спеленатые младенцы. Козин оделся и вышел из дому, не затворив за собой двери. «Затворяй!» — крикнул ему вдогонку Косых. Но Козин пропустил мимо ушей его просьбу.
«У меня на то специальные холуи есть», — отозвался Козин и выбежал, на ходу застегивая шинель.
Его слова были выслушаны в молчании. Был декабрь месяц. Дверь оставалась открытой, и через сени в комнату влетал белый морозный пар, наполнив комнату жгучими, не продохнуть, облаками. Никто не вылезал из спального мешка, чтобы не признаться, что «холуй», о котором крикнул Козин, — это именно он. Казанцев, кряхтя, выскочил из кукуля, вытащил из ящика примус и разжег его. Потом он накрыл горящий примус цинковым листом и поставил эту своеобразную печку под кровать. Примус подогревал кровать снизу, а в раскрытую дверь несся холодный ветер, промораживая и леденя стены. Глядя на это, вылезли из кукулей и остальные двое. Каждый вытащил из ящика примус и стал его разжигать.
Когда Козин вернулся домой, дверь была все еще открыта. В комнате плавали клубы копоти от разожженных примусов, а стены были покрыты тонким слоем льда. Козин поглядел в свой угол. Что такое? Его постель была разбросана и скомкана, а в его новую милицейскую фуражку, которую он не носил из-за холодов, было вылито целое помойное ведро. С этого началась война, вылившаяся впоследствии в сотни мелких столкновений, на целый год затормозивших культработу среди русских и туземцев, заняв все взрослое население Анадыря. Туземцы, впрочем, привыкли к тому, что русские всегда заняты своими непонятными делами.
При царском режиме чукчи были в забросе. Их просто предоставили самим себе, после того как попытка превратить их в «ясачных инородцев» потерпела неудачу. По определению Свода Законов они даже считались «несовершенноподданными» и могли жить, голодать, вымирать, опиваться водкой. Никого это не касалось.
Теперь наконец на них обратили внимание, и пошла речь об устройстве школ, больниц для чукчей, ветпунктов для чукотских стад. Именно по этой линии, разумеется, в первую очередь ведется работа, и это больше всего необходимо для Чукотки (здешние русские всегда называют страну «Чукотка»).
Меньше всего чукчам нужны уэлленская
2
Русское правительство в прошлом веке назначало тойона — «чукотского короля» и все переговоры вело с ним. Однако тойон не пользовался у чукчей никаким авторитетом. Очень картинно описывает «двор тойона» Тан-Богораз в «Пьяной ярмарке».
И вот рик живет сам по себе, а чукчи сами по себе.
Влияние рика простирается только на несколько ближайших береговых лагерей. Раз в год члены рика и старший милиционер отправляются в объезд района, каждый в свою сторону. Объезд этот приносит, однако, мало пользы.
Почти во всех туземных поселках полуострова организованы лагерные комитеты, и, на бумаге, в каждом селении имеются председатель и секретарь. Но только на бумаге. Иногда председатели даже не знают, что они как-никак являются начальством. В отчете о прошлогодней поездке по району я отыскал такие строки: «Приехав в ным-ным, я собрал в ярангу Рищипа все местное население на общее собрание и объявил, что им нужно выбрать своего представителя в лагерком. На что получил ответ, что никакого лагеркома им не нужно, потому что они всегда жили без представителя, а моржей больше не станет, если выбрать представителя. На мое замечание, что представителя выбрать надо, который бы защищал их интересы перед торговыми организациями, снабжающими туземцев, они сказали, что я умный и пусть я и выбираю представителя. Я сказал, что так нельзя. Они тогда сели и стали курить трубку, и все молчали. Наконец инициативу пришлось мне взять на себя, и я стал называть несколько уважаемых лиц их стойбища, но на все получал только утвердительный ответ: „ыый“, что означает: „да“. В собрании принимали участие только старики, потому что молодые ушли сторожить приход моржей на лежбище, а женщины присутствовали только две, обе жены Рищипа, остальные не имели возможности прийти, так как тогда в пологе дети останутся одни и могут опрокинуть плошки с жиром, служащие для освещения, и тогда нее в яранге сгорит. Подпись — секретарь рика».
В прошлом году в бухту Лаврентия (восемьдесят километров отсюда) совторгфлотский пароход завез рабочих и материалы для постройки культбазы. Там должны быть школа-интернат для чукотских детей, больница на шестьдесят коек, ветеринарный пункт, инструктор по обучению кустарным ремеслам. Здесь, в Уэллене, говорят, что в бухте Лаврентия все уже готово. Я решил обязательно съездить туда до прихода шхун Кнудсена.
…В Уэллене ясные белые ночи.
С океана ползет туман, обволакивает подошву Священной горы. На горе день и ночь сидит дозорный чукча, бессонными глазами глядя в море. Дозорный на горе — как капитан в штурманской рубке. В море идут моржи, направляясь к лежбищам Инчауна, скользят по воде белухи, нестерпимо сверкая блестящими животами, раз пять-шесть в день показываются киты, причесывая горизонт брызгами фонтанов и гребнями огромных хвостов.
Дозорный хрипло вопит:
— Самец-морж под ветром, проходит мыс Хребет-Камень. Эй, байдара, Гемауге и Каыге, выходи, бей, убивай, бей, убивай.
В здании Уэлленского рика помещаются квартиры сотрудников и маленькая тощая канцелярия. В канцелярии — два стола, пять стульев и ветхая пишущая машинка с отбитыми буквами. В официальных бумагах вместо «е» приходится ставить «», а вместо «и» — «i». Сначала это несколько затрудняло для меня чтение, но я быстро привык и освоился с этой своеобразной чукотской орфографией.