Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

Невельской Геннадий Иванович

Другой причиной нашего равнодушия к этому краю было то обстоятельство, что Берингово, Камчатское и Охотское моря в то время еще не посещались китобоями, их бороздили только одни наши транспорты, перевозившие из Охотска продовольствие на Камчатку и в североамериканские наши колонии. Возникновение настоящего коммерческого движения в Тихом океане нам казалось тогда весьма отдаленным или, лучше сказать, невозможным и в будущем. Мы никак не могли тогда и думать, что Англия откроет для торговли Китай и вместе с Северо-Американскими штатами создаст на Тихом океане коммерческое движение. По-на-стоящему, если бы мы следовали планам Петра I и Екатерины II, почин в этом деле должен был бы принадлежать России. Утвердись мы несколькими десятками лет ранее в При-уссурийском и Приамурском крае, англичане и американцы не обошли бы нас, заводя торговлю с Китаем.

Теперь интересно оглянуться назад и проследить, что мы делали в то время и принимали ли какие-нибудь меры, чтобы предупредить Англию и Америку или, по крайней мере, чтобы не остаться безучастными в их предприятии. Ответ короток: мы не только ничего не делали в этом направлении, но даже и не стремились заселить и приучить

к оседлой жизни население восточных владений; что же касается Приамурского края, мы его не трогали, боясь этим раздражить китайское правительство, а оно, в свою очередь, не обращало внимания на этот край, опасаясь нас раздражить. Вот какой странной политики держались тогда обе стороны — мудрено при этом что-нибудь сделать.

Оставив, таким образом, Приамурский край Китаю, мы имели на Камчатке и в Охотске такую ничтожную силу, которая в этих местах насчитывала всего 500 человек морских чинов и две сотни казаков, при трех транспортах, служивших для снабжения продовольствием через Охотск — Петропавловска, Нижнекамчатска, Тигиля, Большерецка и Гижиги ^{26}. Для охранения наших североамериканских колоний положено было посылать из Кронштадта военное судно, но это распоряжение с 1820 года было отменено и Российско-Американской компании предоставлено самой охранять свои колонии. Для снабжения же Охотского и Петропавловского портов комиссариатскими ^{27}, кораблестроительными и артиллерийскими запасами и материалами туда, по мере надобности, посылался из Кронштадта, года через три или четыре, транспорт. В видах основания производительной оседлости, а равно и для развития в Камчатском и Охотском краях торговли на Камчатку и в Охотский край переселены были из Восточной Сибири крестьяне-земледельцы, а порты Петропавловск и Охотск объявлены порто-франко ^{28}. Для поощрения туземцев к огородничеству и хлебопашеству им были дарованы весьма значительные пособия. Начальникам края и служившим в нем офицерам дарованы были преимущества, заключавшиеся в награждении следующими чинами и пенсионами за пяти- и десятилетнюю службу.

Все старания правительства создать из Петропавловска и Охотска на востоке такие порты, которые могли бы быть обеспечены на месте, оставались тщетными, ибо сама природа поставила к тому непреоборимые препятствия. Хлебопашество ни в Камчатском, ни в Охотском крае, по климатическим и почвенным условиям и по весьма правильно веденному ценному пушному промыслу, вознаграждавшему гораздо значительнее труды, нежели земледелие, не привилось и не существовало. Хлеб родился только на бумагах и в канцеляриях, в действительности же его не только не было для продовольствия упомянутой ничтожной силы, но и для пропитания переселенных с этой целью крестьян. Мука и все необходимое доставлялось в Охотск из Якутска на вьючных лошадях по ценам неимоверно высоким, а из Охотска отвозилось в Камчатку на казенных транспортах. По этим причинам для Камчатки необходимо было существование Охотска.

В российско-американских колониях также невозможно было разведение хлебопашества, а потому с этой и промышленной целью Компания заняла залив Бодего ^{29}, лежащий в Северной Калифорнии. Это занятие могло бы иметь важное последствие, но Компания, действуя в ограниченном объеме коммерческого своего предприятия, не воспользовалась тогда почти свободным положением западного берега Калифорнии. Заняв узкую полосу земли около залива Бодего, она не шла далее от моря, во внутрь страны и к югу, с тем, чтобы сделать эти места житницей для своих колоний и Камчатки. Попытка ее развести хлебопашество у моря, на полосе земли, подверженной влиянию морских туманов, оказывалась не совсем удовлетворительной; между тем как в нескольких верстах от моря девственная прекрасная почва и климат давали неимоверный урожай.

Владения Компании ограничивались здесь маленьким селением — Фортом Росс, в который Компания ввозила из Сит-хи отслуживших срок или неспособных к работе своих промышленников. Из Форта Росс Компания получала, однако, мясо, овощи и тому подобное, хлеб же, масло, свечи и прочее ввозили в колонию из Якутска через Охотск; а потому, несмотря на более и более обнаружившиеся неудобства Охотского порта, он все-таки был необходим для Компании, так же как для Камчатки.

Вид Амура у скалистого берега Дёрки

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

В Охотске не было ни одного начальника, который не делал бы представлений правительству о необходимости перенести порт в другое место, потому что редкое из судов Охотской флотилии плавало там обыкновенным порядком; все они почти каждый год валялись на охотском баре или на охотских кошках, где часто и погибали. Это обстоятельство принудило правительство заняться на Охотском море поисками нового места для устройства более удобного порта, нежели Охотск; но вместе с тем имелось в виду устроить и более удобное сообщение с Якутском, так как существовавшая дорога от Якутска к Охотску была далеко не удовлетворительна.

Две системы рек: а) Алдан с Маей и Алдамой и б) Алдан с Учуром и Удой — предоставляли, казалось, возможность устройства сообщения Якутска с восточным берегом Охотского моря гораздо лучше существовавшего пути от Якутска до Охотска, ибо река Мая, впадающая в реку Алдан, которая, в свою очередь, впадает в реку Лену, подходит на расстояние около 140 верст к реке Алдаме, впадающей в Охотское море под 56° северной широты. Река же У чур, впадающая в реку Алдан, подходит на такое же расстояние к реке Уде, впадающей

в Охотское море под 54° северной широты. Из этих систем рек была принята первая система, потому что, по тщательной описи и исследованию капитанов Фомина и Сары-чева, Удская губа оказалась совершенно неудобной для устройства порта; Алдамский же залив ^{30}, по-видимому, представлялся для этого лучшим местом. Для этой цели от урочища Нелькан — пункта на реке Мае, ближайшего к реке Алдаме, — и начали к этой реке вести дорогу, а по берегам реки Маи селить крестьян. Для устройства этой дороги и населения по реке Мае много было употреблено труда и капитала (более 600 000 рублей серебром), но все усилия оказались тщетными. Горы, болота, горные ручьи и речки, а также климатические условия представляли непреоборимые препятствия. Оседлость по берегам Маи, по тем же климатическим условиям и почве (болота, камни, дресва и прочее), не прививалась: хлеб пропадал, люди умирали с голоду и от болезней. Плавание по реке Мае, по случаю быстрых течений и шиверов, было не только неудобно, но и небезопасно. Единственные на всем восточном берегу между Охотском и Тугуром заливы Алдамский и лежащий от него к югу Аянский, по строгим наблюдениям и исследованиям Сарычева, Фомина и затем Кузьмина, оказались совершенно неудобными для устройства порта. Между тем сведения, собранные Кузьминым от удских тунгусов, показывали, что гиляки, занимавшие низовья Амура, находятся в независимом от Китая положении и что устье Амура должно быть доступно для входа в него судов с моря. Наконец, рассказы якутских купцов, которые вели торговлю с удскими и тугурскими тунгусами, давали повод сомневаться в справедливости заключения об устье реки Амура, выведенного Лаперузом, Браутоном и Крузенштерном, и в справедливости донесения нашей миссии из Пекина о положении Приамурского края и обитавших в нем народов. Эти обстоятельства и все сделанные попытки к устройству сообщения Якутска с берегом Охотского моря возбудили сожаление о потере Амура и ясно показали, что только эта река может открыть удобный путь из Сибири к океану.

В 1828 и 1830 годах начальник байкальской флотилии П. С. Лутковский [11] и капитан Кузьмин просили дозволения у генерал-губернатора Ловинского спуститься из Нерчинска по Амуру, в видах ознакомления с рекою, ее устьем и обитающими по ее берегам народами. Вследствие этого предложения с 1830 до 1832 года происходила об этом предмете переписка генерал-губернатора Ловинского с Петербургом, указывавшая всю важность этих исследований. Несмотря на то что директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел Родофиникин горячо сочувствовал этому делу, дозволения спуститься по Амуру не только не последовало, но еще замечено было генерал-губернатору, что «деятельность его в Сибири должна быть единственно направлена для поддержания и сохранения дружественных отношений наших с Китаем, необходимых для развития кяхтинской торговли; подобное же с нашей стороны предприятие может весьма повредить этим отношениям, а поэтому оно и не может быть допущено».

11

Впоследствии адмирал, член Адмиралтейств-совета.

Между тем в 1826 году отправлялась из Кронштадта ученая экспедиция капитана Литке ^{31} . Она могла бы разрешить, в какой степени справедливы сейчас сказанные сведения Фомина и Кузьмина, а также заключение авторитетных европейских знаменитых мореплавателей об устье реки Амура, но, вследствие научных исследований (доставивших капитану Литке европейскую известность) и других неблагоприятных обстоятельств, он не зашел в Охотское море [12] . Его экспедиция, между тем, была последней, которая имела все средства обнаружить всю неосновательность и фальшивость распространившихся тогда между моряками и всеми влиятельными правительственными лицами убеждений об устье реки Амура и его лимане. После этой экспедиции правительство не обращало более внимания на эти места. Затратив много труда и капитала без всякой пользы на устройство пути из Восточной Сибири к прибрежью Охотского моря и не предвидя еще настоящего движения в Тихом океане, правительство охладело не только к Приамурскому краю, который требовал тщательных исследований и снаряжения особых экспедиций, но и к существовавшим тогда нашим владениям в этом океане. Петропавловск, несмотря на дарованные ему преимущества и употребленные капиталы для возрождения там торговли и полезной оседлости, не двигался вперед ни на шаг: он оставался все той же ничтожной деревней. Воды Авачинской губы, в которой расположен этот порт, бороздили только одни казенные транспорты, приходившие из Охотска с мукой, с казенными продовольственными запасами и с приказчиками якутских купцов. Последние привозили ничтожное количество дрянных товаров, служивших большей частью для вымена от туземцев соболей. Через три или четыре года являлся в Петропавловск транспорт из Кронштадта с комиссариатскими, артиллерийскими и кораблестроительными запасами для команды портов Охотского и Петропавловского. Камчадалы и другие народы, жившие по берегам Охотского моря, оставались все теми же звероловами. Сельскохозяйственная производительность не только к ним, но и к переселенным сюда с этой целью из Сибири крестьянам решительно не прививалась. Крестьяне, вскоре же после прибытия на Камчатку и на берега Охотского моря, бросали хлебопашество и делались такими же звероловами, какими было и местное население.

12

В инструкции, данной Ф. П. Литке от адмиралтейского департамента, сказано: «После описи Чукотской земли с Анадырской губой и восточного берега Камчатки, до мыса Лопатки, вы имеете отправиться в Охотское море и от северной оконечности полуострова Сахалина до Удской губы подробно описать берега и все бухты» (то есть в Амурский лиман).