Подвиньтесь, босс!
Шрифт:
— Может, лучше не надо? — складываю брови домиком.
— Думаешь, если не понравится, передумаю на тебе жениться? — улыбается мой босс и выставляет второе, а потом и третье блюдо, — даже не надейся, малышка.
Пока все же отвариваю яйца и разогреваю вчерашний хлеб, Давид успевает продегустировать мою стряпню и даже определить фаворита.
— Вот этот с орехами просто бомба!
— Да ладно! — не верю ему. Мне кажется, что он говорит так только для того, чтобы меня не обидеть, —
Он отрезает кусочек и, держа в пальцах, подносит к моим губам. Осторожно пробую и понимаю, что сыр и правда получился очень вкусным. Киваю, довольно улыбаясь!
— Ну? Что я говорил?! — отрезает кусок и съедает сам.
Пока вожусь с чаем, Давид расставляет тарелки. Замираю, смотрю на него, и сердце щемит от счастья. Такое идеальное утро! Он в простой белой футболке, облегающей его сильные плечи, в домашних штанах. Его волосы, влажные после душа, спадают на лоб волнистыми прядями, и так и хочется провести по ним пальцами, а потом прижаться, уткнуться носом в грудь и дышать ароматом свежего тела и чистого хлопка.
Бросаю все и подхожу к нему, чтобы обнять. Льну к горячему большому телу, чувствуя себя защищенной, любимой, нужной, и едва сдерживаюсь, чтобы снова не разреветься.
— Чай остыл, наверное, — нехотя отрываюсь от Давида.
— Садись, я все сделаю.
Послушно забираюсь на высокий стул, поджимаю ноги и хватаю кусочки, пока босс наливает чай. Любуюсь своим мужчиной и завидую сама себе. И как только я могла не увидеть в нем эту доброту, мягкость и заботу? Почему он показался мне тираном и слащавым выскочкой?
— Мне оставь! — в шутку грозит мне пальцем и придвигает тарелку с кусочками орехового сыра ближе к себе.
— Зато теперь я знаю, чем займусь, если с карьерой певицы все же не сложится.
Давид с интересом поднимает кончик брови и ждет, когда я продолжу.
— Переедем в твою деревню. Ты будешь коров пасти, я — сыр варить! Запатентуем рецепт…Как назовем? Давидофф-сыр? — смеюсь глупому растиражированному в девяностые названию, но чувствую напряжение в глазах напротив.
— Нет больше деревни, — его кадык дергается, и Давид сжимает челюсти, будто сдерживая злость, — сгорела. Сегодня ночью.
— К-как? — хлопаю глазами, не веря своим ушам, но, вспоминая запах дыма, разбудивший меня, понимаю, что все так и есть. Деревня сгорела.
Давид пытается выглядеть спокойным, лишь иногда срывается на поскрипывания зубами и злобно отбрасывает телефон, на который то и дело приходят сообщения.
За завтраком он рассказывает мне о разговоре со следователем, о покушении на Сержа, о том, как ночью пришлось мчаться в деревню, и о том, что его люди уже нашли зацепки, и все ниточки ведут к одному человеку. К его дяде.
Обсуждаем
— Брось все, Людмила уберет. Не хочу, чтобы эти ручки трудились.
Целует каждый мой пальчик, и легкие касания губ постепенно переходят в жаркие посасывания.
— Ты же спать собирался! — смеюсь над ним, а сама чувствую, как мои бедра напрягаются и внизу живота приятно теплеет.
— Угу, — по-кошачьи урчит Давид, резко разворачивает меня и прижимает задницей к своему твердому члену. Тонкая ткань рубашки, что на мне, и штанов, что на нем, кажется, только усиливает ощущения, делая их острее.
Медленно, так и не разъединяясь, шагаем в спальню, и, проходя мимо входной двери, слышим звонок.
— Кто это? — напрягаюсь я, пытаясь отстраниться, но Давид не выпускает.
— Мила, домработница. Я сказал ей, что теперь здесь живу не один, и чтобы звонила, прежде, чем входить.
Опять звонок. Наглый, настойчивый. Домработница вряд ли бы стала обозначать свой приход столь упорно.
— Как же они достали! — Давид выпускает меня из крепких объятий, косится на свой стояк и качает головой, мол, как встречать гостей в таком виде?
— Хочешь подую? — держусь за живот, чтобы не рассмеяться в голос, и вижу в глазах обещание наказать за этот стеб.
Под несмолкаемую трель Давид падает на пол, делает несколько отжиманий на пальцах, пару раз подпрыгивает ногами к рукам и встает в полный рост.
Я смотрю на этого дьявола во плоти, прислонившись спиной к стене и почти что слюни пускаю, и он прекрасно это видит.
— Подуешь, — хитро улыбается и идет к двери, отщелкивает замок и замирает, — папа?
Папа?
Высокий статный мужчина в неприлично дорогом костюме входит в квартиру. Я жалею о том, что не скрылась в спальне, но сейчас уже прятаться было бы неприлично. Он меня видел, и я должна хотя бы поздороваться.
Аромат его парфюма заполняет прихожую, а давящая аура не дает сдвинуться с места.
— Если гора не идет к Магомеду…— мужчина говорит низким голосом, размеренно, лениво. При этом бросает взгляд на меня, и широкие плечи Давида ему не помеха. Он просто шагает в сторону и смотрит.
В горле почему-то пересыхает. Я молчу, не понимая, как себя вести. Будто нас как подростков за стукали за петтингом.
Давид тянет ко мне руку, подзывая подойти.
— Лена, познакомься, это мой отец, Александр Давидович. Папа, моя невеста, Лена.
Брови папы взлетают вверх и он надменно ухмыляется.