Подводная лодка
Шрифт:
Я пробрался на мостик и осмотрелся. Где все остальные? Бескрайнее тихое опалового цвета море, не на чем глазу остановиться, за исключением отдаленных буев и группы темных предметов, дрейфующих с нашего левого борта. Я едва расслышал команды в машину и на руль.
Нос U-A повернулся по направлению к плавающим обломкам.
Наконец мичман произнес: «Прямое попадание, как раз перед мостиком».
Что-то вроде транса нашло на меня. Все виделось смазанным через серый фильтр. Я протер глаза и мигнул. Другая подлодка исчезла. А самолет? Он сбросил свою бомбу и тоже исчез? Было ли это возможным?
Они вернутся, сказал я сам себе — целые стаи их. Почему нет истребителей прикрытия? Эта толстая свинья Геринг и его большой рот! Где наши доблестные летчики?
Море было словно отполированным на фоне неба грязно-фиолетового пастельного цвета. Никакого движения — даже нет ряби на воде. Горизонт резкий, как бритва. Ничего не осталось на том месте, где был удлиненный корпус — лишь темное пятно на ровной ртутной поверхности. Ни водоворота, ни воронки, ни гудения двигателей. Тишина!
Я не мог понять, почему никто не кричит. Отсутствие звуков казалось абсурдным. Именно это создало такое всепоглощающее впечатление нереальности. Наш нос теперь был направлен на плавающие обломки. В бинокль они распались на компоненты — отдельные головы, подвешенные на спасательных жилетах. Команда нашего «Эрликона» продолжала стоять на месте как статуи — без выражения на лицах, как будто они тоже не осознали правду. Их грудные клетки поднимались и опадали в такт с дыханием, но это было и все.
Боцман уже встал на носу с пятью матросами, приготовившись вытаскивать на борт выживших. Его рычащие команды разрывали молчание как продольная пила.
По правому борту море окрасилось красным. Кто-то сильно истекал кровью. Я не мог заставить себя посмотреть. Лучше смотреть на небо — самолет должен ведь вернуться. Бомбы, мины, малые глубины… Кости легли против нас.
Совсем близко за моей спиной кто-то пробормотал: «Бедолаги. Вот и Рождество им!»
Мокрая фигура появилась на мостике и выпалила несколько слов, приложив руку к козырьку. Это был Бремер, командир той подлодки.
Его лицо школьника спазматически подергивалось. Все еще глядя куда-то прямо перед собой, как загипнотизированный, он начал всхлипывать и рыдать. Он сжал губы в попытке остановить кастаньетный лязг нижней челюсти, но не смог ничего добиться. Все его тело сотрясалось и по щекам сплошным потоком струились слезы.
Командир глядел на него, холодно молча. «Послушайте, Бремер,» — сказал он наконец, «почему бы Вам не спуститься вниз?»
Бремер с горячностью отрицательно замотал головой.
«Достаньте одеяла,» — приказал Командир. Затем грубо, как будто в неожиданном приступе ярости: «Пошевеливайтесь, черт вас подери! Принести сюда одеял!»
Он схватил первое же поданное через люк одеяло и укутал им трясущиеся плечи Бремера. Бремер начал говорить. «Что-то схватило меня вокруг шеи — я не мог стряхнуть это, пока мы не упали в воду. Это было похоже на змею».
Нет глубины для погружения, нет минного тральщика-заградителя, нет охранения с воздуха, море, ровное как стекло… Что там насчет «Галифакса»? Только одна бомба на борту? Самолет такого размера наверняка несет больше, чем одну.
Бремер все еще бормотал. «Я чувствовал это — я чувствовал
Командир повернулся и уставился на него, будто видел впервые. На его лице отразилось возмущение.
Чужак на мостике, завернутый в одеяло. Жалкая маленькая группка людей на носу. Шелковое, пастельного оттенка море. Я чувствовал себя так, будто мне нужно прорвать мембрану, чтобы вернуться в объятия реальности.
Как бы там ни было, о чем это говорил спасенный нами командир? Были ли его нервы полностью расшатаны? Никто, видевший его на нашем мостике, с пепельно-серым лицом и покорно подчинившимся своей судьбе, не принял бы его за командира подводной лодки.
«Поберегись!» — прокричал Турбо, швырявший одеяла через люк. Бремер в ужасе подскочил. Он был на пути летящих одеял. Кроме того, от матроса центрального поста вряд ли можно было ждать, что тот его узнает: он ведь был с другой флотилии.
Голос Командира был хриплым. Ему пришлось пару раз кашлянуть, чтобы прочистить горло.
«Так,» — сказал он, «погружение исключается».
Глубина недостаточная, течение слишком сильное. Мы будем просто дрейфовать, пока противник не вернется с подкреплением. До сих пор нет прикрытия с воздуха, хотя и ждали ту подводную лодку. Подонок Геринг!
Постановка на якорь — что насчет этого? Все что угодно было лучше, чем дрейфовать сквозь минное поле. Я согнул колени. Следующая мина может взорваться в любой момент. Часть меня сожалела об участи моряков в машинном отделении, у которых единственной защитой от мин была тонкая стальная оболочка
Безусловно Командир не мог больше выжидать и откладывать решение. Ему надо было выбирать: либо ждать возвращения Королевских ВВС, или послать к черту мины и войти прямо в гавань без помощи минного заградителя или тральщика.
Его лицо приняло свой обычный суровый задумчивый вид. Наконец он отдал команды на руль и в машину. Нос лодки медленно повернулся навстречу восходящему солнцу. Я подумал даже — прямо на солнце.
Я ошибался. Двигатель остался работать на самом малом ходу, удерживая нас носом на прилив. Мы топтались на воде.
До этого еще не было дня с таким прекрасным рассветом. Было ли это торжественное возбуждение рождественского утра или жалкое зрелище на палубе, которое вызывало у меня на глазах слезы — но внутри меня поднимались рыдания. Я загонял их обратно. Я не мог себе этого пока еще позволить.
Если бы небеса окутались туманом и мраком, то патетическое зрелище можно было бы легче вынести. Но так уж случилось, что переливчатое золотое сияние, наполнившее небо и пропитавшее воду жутко контрастировало с кучкой грязных фигур на нашей палубе, что я чуть не рыдал вслух. Они стояли под нами, сбившись вместе, как овцы. Каждый был закутан в шерстяное одеяло угольного цвета. Сияние зари затрудняло возможность различить отдельных людей. Два моряка еще были в своих фуражках. Один из них, высокий и худощавый, выглядел как Номер Первый. Другой был главстаршиной, возможно боцманом. Машинисты наверное попали в западню — как обычно. Все выжившие похоже были босыми. Один из них закатал свои штанины, как прогуливающийся по берегу курортник.