Подводное течение
Шрифт:
Тем не менее, мне не терпелось пойти в школу, хотя бы, чтобы увидеть, как все будут вести себя со мной. Судя по сообщениям, в школе я — Мистер Популярность или что-то типа того.
И все это только из-за того, что я упал в водопад и выжил? Если я прав, то не советую использовать этот метод, чтобы подняться по социальной лестнице.
— Не знаю. Я готов пойти в школу, — говорю я матери. И уточняю: — Хоть сегодня.
Родители выглядят удивленными.
— Уверен, что это хорошая идея? — спрашивает отец. — Мы думали, что
— Не знаю даже. Я готов пойти в школу, — отвечаю я, чувствуя себя гораздо лучше, после того, как нормально поел. — Не хотелось бы пропускать чересчур много занятий.
— Что ж, тогда сегодня еще побудешь дома, — решает отец. — А если завтра не передумаешь, то может и пойдешь завтра. Договорились?
— Договорились, — отвечаю я, сделав глоток кофе.
Несколько минут мы едим в тишине.
— Кэл, — в итоге мама нарушает тишину, — Мы с отцом тут подумали, может быть, ты помнишь еще что-нибудь о том, что с тобой приключилось?
— На самом деле не очень много. Все как в тумане, — объясняю я.
— Уверен? — уточняет отец. — Ничего не хочешь рассказать нам?
— Нет. А что?
— Ну, начнем с того, что недавно ты словно ушел в себя, — сказал отец. — Еще до падения. Словно пребывал в депрессии или тебя что-то тревожило.
— В депрессии? — я рассмеялся. — Нет, вовсе нет. Почему ты так решил?
— Да брось, Кэл, — подключилась к разговору мама. — Ты приходил домой все позже и позже, и сразу же молча поднимался в свою комнату. А когда мы все же виделись с тобой, то нам с трудом удавалось вытянуть из тебя пару слов.
Я снова засмеялся, но на этот раз, как-то нервно, потому что, насколько помню, я так себя никогда не вел. Если уж на то пошло, то такое поведение скорее присуще Коулу... ну или тому Коулу, которого я помню. — Что вы имеете в виду?
— Мы просто хотим знать, не в депрессии ли ты, Кэл, — пояснил отец. — Нет ли у тебя мыслей причинить себе вред. Потому что, если такие мысли есть, то знай, мы рядом. Нам важно помочь тебе.
Вот теперь я окончательно в шоке. И напуган.
— Что? нет! — обиженно ответил я. — Слушайте, то, что я упал в реку не означает, что я пытался убить себя. Господи!
— Успокойся. Это просто вопрос, никто тебя ни в чем не обвиняет, — попыталась успокоить меня мама.
— Но пытаться убить себя? Зачем мне это делать? — сердито требую я пояснений. — Поверьте, я рад жизни. Серьезно. Я вам не дядя Бад, знаете ли!
После этого моего восклицания мама побелела, как полотно. Она опустила голову и губы у нее задрожали.
— Кэл! — рявкнул отец.
— Забудь, Дон, — попросила мама, так и не подняв головы. — Просто забудь.
Зря я, конечно, помянул дядю Бада вот так вот; мама очень тяжело пережила все тогда.
— Прости, — извинился я. — Мне просто не понравилось то, что вы говорили. Слушайте, хоть я и не помню что случилось со мной, но уверен, что никакого отношения
Мама молча изучала столешницу глазами, блестящими от слез.
— Ладно, Кэл, — наконец-то заговорил отец.
Мама снова вернулась к завтраку и начала возить по тарелке остатки своего тоста. Отец же, тяжело вздохнув, снова уткнулся в газету.
За столом повисла неловкая тишина. Я попытался продолжить есть, но желудок словно свело.
Я все еще не могу прийти в себя от того, что отец сидит за столом. В пижаме!
Вспомнились четыре зубных щетки — он, что живет здесь или я чего-то недопонимаю? Нет, этого быть не может... мама бы ни за что такого не допустила. Или допустила?
Отец снова отхлебнул кофе из своей дурацкой кружки. Уверен, что видел ее на полке на кухне в его квартире. Он принес с собой кружку?
Я бросил взгляд на дверь, возле которой как раз стояла Джесс. Она смотрела на еду на столе, но в кухню не входила.
— Иди сюда, девочка, — позвал я собаку.
Джесс даже не пошевелилась. Тогда я протянул ей кусочек бекона. Ее голодный взгляд застыл на мне, и она едва заметно вздрогнула, но в кухню все равно не вошла. Я помахал беконом в воздухе.
Джесс наклонила голову, словно пытаясь понять в какую игру я с ней играю.
— Джесс, ко мне, — как можно спокойнее позвал я ее. — Ко мне.
Собака наконец-то зашла на кухню и обнюхала угощение. Она медленно потянулась к нему и приняла, напомнив мне дикую белку, которая резко выдергивает из рук человека хлебную корочку.
Она и правда меня теперь боится. И это так обидно. Потому что кроме двух легких тычков, которые скорее причинили боль мне, нежели ей, я всегда любил эту собаку с тех пор, как она появилась у нас, когда мне было десять.
А теперь она ведет себя так, словно я постоянно избивал ее палкой.
— Хорошая девочка, — хвалю ее я, пока она бежит к порогу кухни. Только там она начинает жевать, словно ей стыдно принимать подачки от меня.
И на этом я готов завершить завтрак. Желудок по-прежнему не отпустило, а от кофе меня словно качает. Наверное, мне стоит принять душ и пройтись по улице. Я спрашиваю родителей не против ли они.
— Конечно, — соглашается мама, но ее голос звучит глухо. — А с братом сначала немного не хочешь побыть? Уверена, что он скучал по тебе.
Я смотрю на нее. Скучал по мне? Да он, кажется, даже не видит меня. Это ужасно, я поверить в это не могу. Мне никак не удается связать между собой свистящий живой труп, лежащий наверху, и моего брата. Не получается и все тут.
— Эм, конечно, — чувствую себя обязанным ответить я, чтобы им стало легче. — Прямо сейчас к нему и загляну.
Я иду наверх, но уже по пути жалею о своем обещании. Потому что совершенно не желаю видеть снова этого парня. Не хочу сидеть там и смотреть на подергивающиеся глаза на застывшем лице.