Подводные волки

Рощин Валерий Георгиевич

– Нет, мы обнаружили на тонущем судне стандартный набор запасов: замороженное мясо, овощи, фрукты, консервы, макароны, крупы, несколько ящиков виски, датский брусничный сироп и десяток бочек с пресной водой… Похожие продукты имеются в кладовых и трюмах любого морского судна.

– Маркировку на бочках читали?

– Конечно! Обычная питьевая вода.

– В таком случае остается мясо, – задумчиво чесал доктор коротко остриженный затылок.

– Бросьте – это была отличная говядина!

– Насколько хорошо ее обрабатывал кок?

– Горячую

пищу удавалось приготовить не часто – только в спокойную погоду или на большой глубине, где не беспокоила качка. Если он занимался варкой, то блюда выходили отменные – сырого мяса в пищу никто не употреблял.

Нойманн опять вздыхал, не находя причин смертельного заболевания.

– Профессор, выдайте нам побольше шнапса, и покончим с этим обследованием, – взмолился старший помощник.

– Герберт, люди из твоего экипажа подхватили серьезное заболевание и продолжают умирать. Я обязан разобраться с этой проблемой…

Обследование затягивалось. Состояние некоторых подводников ухудшалось, а врачи так и не пришли к единому мнению относительно причин странного заболевания.

В первых числах ноября все от той же неизвестной болезни умер молодой парень – рядовой матрос, машинист. И вот тут Нойманну удалось ухватить за самый кончик тонкую логическую нить, ведь матрос ефрейтор Йохан Шульц тоже нес вахты в машинном отделении.

– Послушайте, Альфред, – немедленно насел профессор на командира «Верены», – а кем по специальности были те трое, что скончались по пути из Японии?

– Помощник инженера-механика, вахтенный машинист и торпедист, – отвечал тот.

– Значит, двое систематически бывали в машинном отделении?

– Почему двое? Все трое оттуда.

– Постойте, а торпедист?… – неуверенно возразил врач.

– Согласно боевому расписанию, парень был закреплен за кормовым торпедным аппаратом, вот и ошивался поблизости от машины.

В предчувствии скорой разгадки Карл воодушевился:

– Альфред, я должен осмотреть твою лодку.

– Пожалуйста. В любое время, – недоумевал тот.

– Я хотел бы сделать это прямо сейчас.

Спустившись в центральный пост первым, Ценкер помог преодолеть последние ступени своему спутнику.

– Здесь не так просторно, как на лодке XXI серии, – огляделся он вокруг, – но мы привыкли. Это центральный пост, где сосредоточены все системы управления, зенитный и командирский перископы, посты управления клапанами и кингстонами…

– А что там? – вытянул вперед руку Нойманн.

– Впереди по курсу два отсека – носовой жилой и торпедный.

– Понятно. Проводите меня в машинное отделение.

– Прошу, профессор…

Из центрального поста они прошли в кормовой жилой отсек. Ценкер остановился посередине.

– Этот отсек именуется «Потсдамской площадью». Здесь восемь коек для младшего плавсостава, камбуз, второй гальюн, электроподстанция.

– Как ты его назвал?

– «Потсдамская площадь». Знаете, почему?

– Конечно, нет.

– Из-за

постоянной беготни по отсеку и топота матросских башмаков. Он находится между центральным постом и машинным отделением – самыми обитаемыми и рабочими отсеками. Да и сам он никогда не бывает тихим…

Из «Потсдамской площади» они прошли в дизельный отсек. Почти весь его объем занимали два дизеля, здесь же размещались баллоны со сжатым воздухом и с углекислотой. Остальное пространство было заставлено добротными деревянными ящиками и металлическими контейнерами, выкрашенными в темно-серый цвет.

– Что в них? – спросил Нойманн.

– Груз, который я должен был доставить из Киля в Японию, – поморщился Альфред.

– Это я уже понял. А что конкретно?

– В ящиках находятся детали и техническое описание ракеты ФАУ-2. В контейнерах – две тонны какого-то вещества, необходимого для изготовления «оружия возмездия».

– Как оно называется?

– Кажется, уран.

– Уран? – переспросил профессор.

– Да, в секретном приказе было сказано «обогащенный уран-235».

– Это последний отсек?

– Нет. Последний – электромоторный.

– Там такой же груз?

– Такой же.

– Много?

– Почти столько же…

Зигмунд Рашер не был специалистом в области влияния радиации на живые организмы. Впрочем, если бы данная проблема находилась в рамках его специализации, бонусов бы это не принесло – лучевую болезнь и ее страшные последствия в конце тридцатых только начинали исследовать.

Учась на медицинском факультете во Фрайбурге, практикуя в Базеле, защищая кандидатскую диссертацию в Мюнхене и работая по заданию «Аненербе» над проблемами диагностики рака, Рашер даже не слыхивал о таком заболевании. Лишь в начале сороковых среди врачей поползли разговоры о разработке учеными-физиками Третьего рейха новейшего оружия, должного, помимо колоссальных разрушений и психологического воздействия, нести смертельную болезнь от радиоактивного излучения.

Узнав о наличии на «Верене» страшного груза, профессор постарался не выдать волнения. Бегло осмотрев скупую маркировку ящиков, он повернулся и спокойно зашагал к трапу центрального поста.

– Сколько продлится обследование моих ребят? – сошел вслед за ним на каменный тротуар Альфред.

– Не знаю. Неделю или две.

– Почему так долго?!

– Все оказалось сложнее, чем я предполагал…

Расставшись с Ценкером, Нойманн вернулся в свой отсек и вызвал двух заместителей – практикующего хирурга Циммермана и опытного терапевта Рихтера. Однако рассказ о содержимом секретного груза «Верены» большого впечатления на коллег не произвел.

– На мой взгляд, ты сгущаешь краски, Карл, – постукивал хирург пальцем по крышке портсигара. – «Верена» слишком долго пробыла в море. Шутка ли – пройти по Атлантике вокруг Европы и Африки, пересечь Индийский океан и попасть в Тихий, а от Японии направиться обратно северным путем…