Подводные волки
Шрифт:
– У нас осталась сотня банок консервированного лосося, немного сахара и кофе, – отчеканил Мор так, чтобы слышал весь личный состав, собравшийся в кают-компании. – Имеется также две дюжины бутылок неплохого шнапса.
– Почему же мы жрем водоросли? – недовольно спросил кто-то из моряков.
– Потому что хорошую пищу мы захватим в поход, дабы имелись силы для поиска цели и торпедной атаки.
– Когда выходим, герр капитан? – радостно загалдели подводники.
– Скоро. Даю слово: очень скоро…
После обеда Нойманн пригласил в «лазарет» Мора и нескольких моряков, чье физическое состояние подходило к своей оптимальной форме. Бегло осмотрев
– Как самочувствие? – интересовался он, перемещая по его спине мембрану фонендоскопа.
– Нормально.
– Моральное состояние?
– Ты о чем? – усмехнулся командир подлодки.
– Об эмоциях, впечатлениях, настроении.
– Более всего давят на психику эти проклятые запахи.
– Какие запахи? – насторожился Нойманн.
– Смесь машинного масла, смолы и прелых морских водорослей.
– Разве?
– Неужели ты их не чувствуешь? Этой смесью здесь пропитано все! Боже, как же надоела эта вонь! Иногда хочется нашпиговать пулями этого русского старика…
– А кто займется выращиванием водорослей? И что мы будем есть?…
– Скорее бы выйти в море…
– Потерпи, Хайнц. Вот завершим процесс реабилитации, и я сам с удовольствием составлю тебе компанию, – посмеивался профессор. – Возьмешь меня судовым врачом?
Мор стоял перед ним по пояс раздетым. Редкие седые волосы, короткая и такая же седая борода, худощавое тело с совершенно бесцветной кожей. Шесть лет назад он также встал с постели первым, но двое суток пользовался при ходьбе тростью; на сей раз от помощи трости он отказался лишь на четвертый день.
Поправив привычным движением пенсне, доктор простукивал печень, слушал легкие, осматривал кожный покров…
– Сколько еще понадобится времени? – устало поинтересовался подводник.
– С тобой и пятеркой самых крепких моряков я закончил. Завтра в полдень закончу со второй партией – после обеда ты сможешь загрузить их легкой работой.
– А остальные?
– Остальных я рекомендовал бы освободить от подготовки к походу. Дай бог успеть восстановить их к выходу в море. Кстати, на какой день ты думаешь назначить выход?
– Если ты скажешь, что с завтрашнего дня мы переходим на питание одними водорослями, я прикажу экипажу занять свои места согласно боевому расписанию прямо сейчас.
Раньше профессор с трепетным нетерпением ожидал пробуждения команды U-3519 по двум причинам.
Первая относилась к заурядной человеческой слабости – к желанию перемен и новых ощущений. А как же иначе? Пока подводники крепко спали в капсулах, подскальное пространство напоминало царство мертвых с его пугающей тишиной и призрачными тенями, с безысходностью и угрюмой атмосферой. Но проходило всего несколько дней с момента начала первого этапа пробуждения, и база стремительно преображалась: здоровые, бодрые и почти не изменившиеся за шесть лет мужчины сбивались в небольшие компании, ходили по коридорам и каменным тротуарам, шумели, смеялись, радовались жизни. Казалось, от их широких улыбок даже электрические лампы светили ярче.
Вторая причина носила исключительно практический характер. Дело в том, что не существовало на земле человека, к которому Зигмунд Рашер относился бы с теплотой и бескорыстием. В каждом он видел либо материал для будущего медицинского эксперимента, либо кирпичик для ступеньки карьерного роста или же подручное средство для удобного обустройства собственной жизни. На карьере давно
Со следующего дня – седьмого с момента пробуждения – началась подготовка подводного корабля к боевому походу. Шестерых моряков профессор задержал в «лазарете», а остальные под началом Мора приступили к проверке агрегатов и оборудования.
Начались трудовые будни, наполненные довольно тяжелой работой: механики подзаряжали аккумуляторные батареи от дизель-генератора, копались в гидравлике и главных электродвигателях; торпедисты суетились в носовом отсеке у торпедных аппаратов, единственный выживший зенитчик чистил и смазывал двухорудийные зенитные установки Flak-38. Несколько моряков были задействованы в очистке корпуса субмарины…
Когда же к команде присоединились подводники, выписанные из «лазарета», корветтен-капитан приступил к последнему этапу подготовки – учениям. Несколько дней команда повторяла теорию и методично отрабатывала действия по срочному погружению и всплытию, по тушению пожара и устранению течи, по подготовке торпедной атаки с перископной глубины и отражению зенитными расчетами налета авиации.
– Каковы успехи? – поинтересовался за ужином Нойманн.
– С учетом возраста моих моряков все идет нормально, – невесело ответил Мор. И, проглотив последнюю ложку маринованных водорослей, добавил: – Тренировки необходимы, чтобы вспомнить матчасть, восстановить порядок действий. А спастись в случае пожара, подрыва мины или атаки с воздуха все одно не удастся.
– Почему?
– Я прошел всю войну и с трудом припомню пару случаев чудесного спасения экипажа. Сотни других случаев заканчивались братскими могилами на океанском дне.
– Как произошло с твоим другом Ценкером на выходе из базы?
– Именно, – кивнул Хайнц. – Надеюсь, бедняга погиб сразу, а не задыхался в отсеке несколько дней.
– Он был совсем плох, – признался профессор. – Не представляю, как ему удалось в одиночку справиться с управлением лодкой и пройти по тоннелю.
– Альфред был отличным подводником и талантливым командиром, – вздохнул Мор и попросил: – Расскажи о последних днях его жизни.
– Конечно… Если помнишь, одного из двух захваченных в пятьдесят первом году пленников я сразу определил донором – группа его крови в точности совпадала с группой Ценкера.
– Да, я хорошо это помню! Пленниками были два русских парня со старого парохода «Вельск». Один из них – наш молчаливый седобородый старик, занятый выращиванием водорослей.
– Я всегда поражался твоей памяти.
– Дело не в хорошей памяти. Просто уважающий себя командир боевой субмарины обязан помнить названия всех судов, пущенных им на дно. Кстати, второго пленника ты решил тогда приберечь для пересадки костного мозга – верно?