Подводный город Протто
Шрифт:
– Мы для него не еда, – Зэя мягко улыбнулась. – Он получает энергию извне. Но именно способность слиться с куполом – это то, что разделило эо. Хранители не могут общаться с Протто. Он не слышит их. Они не могут раствориться в нем. Это можем делать только мы, мэоти, – Зэя задумалась и продолжила: – Это длинная история о том, как мы потеряли наше счастье. Я устала и не смогу тебе сейчас рассказать ее. Но раньше мы все были другими. У нас не существовало каст. Не было хранителей и смертных. Мы были как одно целое и были счастливы.
Паутинка положила
– Чувствуешь? Не совсем, но примерно так. Нет различий, нет границ. Мы все были одним эо. Понимаешь? Так было. Теперь все по-другому.
Она убрала руку, но ощущение, что мы связаны, у меня осталось. Оно теплилось где-то в глубине моего сознания, отзывалось ноющим теплом в сердце.
Паутинка тоже почувствовала это. Она легла на пол и прижалась лбом к моей голове. Но крыса есть крыса. Не могу я долго пребывать в состоянии возвышенной эйфории. Нелепая, неуместная мысль всплыла в мозгу: «Хорошо, что нас вчера обработали жидкостью от блох». Она отстранилась. Я думал – обидится. Но нет. Села и усмехнулась:
– Вы, крысы, все такие?
– Наверное. Не сердись. Мы разные. Но я понял. Не думай, что я бесчувственный. Я действительно понял.
– Я знаю. Ты другой, но что-то в тебе есть от эо. Тех эо, какими мы были когда-то, – она помолчала и печально вздохнула: – Так не хватает деда! Мне надо рассказать тебе про него, про отца и мать. Это важно. Но силы мои ушли.
– Отдохни. Я побуду с тобой. У нас говорят: «Утро вечера мудренее».
Она растянулась на полу и мгновенно уснула, удерживая мою лапу в руке. Я перестал слышать ее. Наступила тишина. В полной темноте за стеной купола светились огоньки существ из океанских глубин. Сон свалился и на меня всей тяжестью воды, что была над нами.
Утро
Мы проспали несколько часов и проснулись одновременно. Нас разбудил голос Лео.
– Зэя, я могу войти? Мне надо поговорить с тобой до завтрака.
Поверхность купола зажглась слабым ровным светом. На внутренней стене появился радужный овал, сквозь который вошел отец Паутинки.
– Хочу поговорить с тобой, – повторил он и остановился у входа, словно не решаясь пройти. Помолчал. Наконец напряженно произнес: – Прости меня. Мною движет страх, – слова давались ему с трудом.
– Не говори так, па. Я помню, каким ты был. Ты не мог стать другим. Мой дед доверял тебе во всем. Ты не предал его. Не рассказал этим… – Зэя мотнула головой, как бы указывая в сторону хранителей.
– Страх парализует меня. Я должен защитить семью. А я…
Он замолчал. Я видел, как тяжело ему.
– Нет, па. Ты ведь знаешь, что хранители сами трясутся от страха. Они пыжатся, изображая уверенность, но им не скрыть того, что шепчет их внутреннее сознание. Они цепляются за свою жалкую жизнь, за возможность командовать. Отравляют все вокруг ядом бессмысленных слов.
– Я знаю. Твой дед смог бы разобраться. Он нашел бы
Паутинка замерла. И я вдруг понял, что сейчас она сделает то, чего делать не следует. Я ее уже хорошо узнал. Она отошла в сторону, чтобы отец смог увидеть меня.
– Знаешь, па, у меня теперь есть друг!
– Зэя! Это просто крыса! Она не может быть твоим другом! Она примитивна! У нее, вероятно, даже отсутствует способность к абстракции.
– Ты так думаешь, па? Ты, ученый, знающий о живом мире все? А вот скажи мне, па, кто такие философы?
Паутинка умолкла, но по ее внутреннему напряжению я понял, что сейчас она взорвется от смеха.
– Ну ты же знаешь, моя хорошая, как я отношусь к нашим философам.
– Конечно, па. Просто скажи, что ты о них думаешь.
– Я естествоиспытатель. Ты ведь знаешь.
– Да, па! Просто скажи!
– Ну ладно, ладно. Не понимаю, зачем тебе это. Я считаю, что философами себя называют эо, которые вечно бормочут себе под нос всякий вздор, полагая, что словами можно все объяснить.
Она просто рухнула от хохота на пол. Я думал, сломается. Отец стоял в недоумении и улыбался. Похоже, давно не видел дочь в таком состоянии.
– Бормочут… – она просто не могла говорить от смеха, – вздор… объяснить словами!..
– Да что я такого смешного сказал? – отец улыбнулся, заражаясь настроением дочери.
Та села и вдруг икнула. Раз, потом еще.
– Па, принеси, пожалуйста, попить. Я пока настрою экран.
Отец вышел. Паутинка, всхлипывая и икая, подползла на коленках к стене и достала из складок одежды коробочку. В ней оказались разноцветные прямоугольные пластинки величиной с половину ее ладошки. Между собой мы, крысы, называли их магическими картами. Она села рядом со стеной и разложила пластинки перед собой.
– Они магические? – спросил я.
Нас всегда интересовали эти таинственные предметы. Мы часто видели, как эо раскладывают их перед собой и как при этом меняется мир вокруг них.
– Можно и так сказать. Хотя никакой магии здесь нет. Каждая из них – это кусочек купола. Он настроен на определенную частоту Протто и помогает нам общаться с ним.
Зэя положила одну из карт себе на ладонь. Та стала прозрачной и растворилась в ее руке. Я подумал: «Они могут сливаться с куполом, и купол может сливаться с ними. Это как доверие. Оно должно быть взаимным. Наверное, в этом их сила».
На поверхности стены появился черный прямоугольник, и я увидел в нем нас с Зэей. Но это было не отражение. Там она держала меня в руках перед своим лицом. Отец вскоре вернулся с прозрачным сосудом. В нем плескалась хрустально-голубая жидкость. В дверях за ним стояла Рэя. Паутинка отхлебнула и помахала матери, приглашая. Та вошла, и все они встали напротив черного пятна, на котором застыло наше изображение.
– Ма, ты ведь знаешь папино высказывание про наших философов?
– Конечно, детка.