Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
Нечем мне пока похвастаться, чтобы голышом щеголять.
В белой нательной рубахе и просторных белых же штанах, что здесь вместо майки с трусами носят, я пробежал мимо проема, за которой тетя Анфия уже недовольно постукивала ложкой по краю миски с кашей.
Эх… Нет здесь еды нормальной, ну вот от слова «вообще». Это над интернетовскими шуточками про «маянезик», макарошки с сосиской и котлеты с пюрешкой хорошо хихикать, когда ты знаешь, что в любой момент можешь их сварить и съесть. А потом опять похихикать. А здесь их нет. Ни майонеза, ни макарон, ни сосисок, ни котлет, ни пюре. Просто — нет. Картошки —
А за чашку кофе я бы убил, наверное…
Я тут подумывал, не стать ли мне прогрессором в области еды. Уж как минимум готовить-то я умею, с тех пор, как мама умерла, пять лет назад, и мы с отцом вдвоем остались, хочешь, не хочешь, а научиться пришлось. Только не в здешнего коня мой тамошний корм. Либо ингредиентов просто нет, типа картошки с помидорами, либо я слабо представляю, как сделать — вот как майонез делают? — либо попросту нет нужных инструментов. Той же мясорубки, чтобы котлет накрутить. И как ее сделать — я не знаю.
Нет, если вы подумали, что здесь голодают, с хлеба на квас перебиваются, то зря вы это подумали. Еды всякой тут завались, просто она… непривычная.
Была.
Сейчас-то уже привык.
А сколько сейчас времени-то?!
Я машинально бросил взгляд на запястье — на котором за ночь часов не появилось — и решил, что завтраком можно пренебречь. Потом, у пирожников перехвачу чего-нибудь. Забавно — мир другой, времена другие, тело и то другое. А я как питался фастфудом, так и продолжаю…
— Викеша, ты есть-то будешь?!
— Тетя Анфия, не буду! — крикнул я, запрыгивая в штаны.
Ширинку, и ту не изобрели еще…
Завязав веревочный пояс, я намотал портянки и вбил ноги в сапоги. Вот к сапогам претензий нет — мягкие, удобные, как будто в чулках по улицам бегаешь. Потом — рубашка, через голову, вроде поло, только рукава длинные и воротник сбоку застегивается. Тетка на рубашку ругается — здесь модно ходить яркими, как попугаи, а у меня она белая — рубашка, не тетка — и некрашеная — тоже рубашка, не тетка — и в ней я смотрюсь, как нищеброд какой-то. Ну не могу я в малиновом или еще какой-нибудь фуксии разгуливать! Мне вышивки по краям хватает!
Поверх рубашки — кафтан, корпоративного темно-зеленого цвета. Так-то формы у Разбойного приказа нет, но негласная традиция — ходить в темно-зеленом. А сапоги и штаны — черные. Дресс-код, ети его… Поверх кафтана завязан тканевый пояс в три обхвата. Местные в пояс кошельки прячут и всякие нужные вещи, как в поясную сумку, а к самому поясу цепляют кошелек, наверное, чтобы карманникам-мошенникам работу не затруднять. Вот тут я попрогрессорствовал немного — у меня, наверное, единственного в Москве, есть внутренние карманы на кафтане, и свои денежки я там храню. Тетка, когда я попросил их пришить, хмыкнула, странно покосилась, но ничего не сказала, все сделала как надо. Так что у меня на поясе только печать, да еще нож в ножнах. Здесь без ножа — как в наше время без смартфона, на улицу не выйдешь. Не в смысле, что так опасно — Разбойный приказ бдит! — да и ножи эти, узкие, с круглой рукояткой, никто за оружие не считает. Так, инструмент на всякий случай. Даже женщины их носят.
Деньги взял, нож взял, печать взял…
Вроде все? Можно бежать?
А, нет, шапку забыл!
Самая моя нелюбимая часть одежды. Зеленый колпак с отворотами. Все носят — и ты носи. Здесь, скорее, без штанов на улицу выйдут, чем без шапки. А наденешь не то, что все носят, какую-нибудь кепку… На улице коситься будут, а в Приказе наш дьяк по шее даст, чтобы скомороха не изображал, или хуже того — иностранца. Иностранцев здесь еще не очень любят, это потом Петр Первый, если он здесь появится, завезет привычку перед всем иностранным кланяться, а здесь иностранец — личность априори подозрительная и все, что от них приходит — тоже. А других фасонов не завезли. Есть еще плоские шапочки, похожие на тюбетейки, тафьи называются, но их только дома носят, на улице в них — неприлично
Так что — носи колпак. Пусть околпачен будет враг.
Отвороты у моего украшены вышивкой. Потому что совсем без украшений — нельзя, нищеброд, что ли? А меховой оторочкой, как здесь любят… Во-первых, зачем мне летом мех на шапке? А во-вторых — с мехом этот колпак очень уж напоминает шапочки эльфов Санта-Клауса. Только помпона не хватает. Всё. Готов!
— Куда без еды? Опять весь день голодный носиться? — тетка Анфия стоит в дверях, уперев руки в боки, мол, все равно мне, на каком ухе у тебя твой колпак.
Нет, конечно, сказать она должна была как-то вроде «Ой ты гой еси, племянник мой честной, куда в путь-дороженьку собрался, без еды-питья сладкого, али не люба тебе стряпня моя?»… ну или как там люди в семнадцатом веке разговаривали? В общем, как нам на уроках истории рассказывали — а у меня по истории, между прочим, твердая четверка была — язык меняется, и нам и Пушкина-то не всегда можно понять, а он, как бы, на сто с лишним лет ближе к нашему времени, чем я сейчас.
Но, то ли мир здесь очень уж другой, то ли, что вероятнее, после попадания в это тело у меня какой-то автопереводчик настроился, но для меня все здешние обитатели говорят вполне понятно, привычно и естественно, человеческим языком. Не в смысле «Ок, давай гоу ко мне на хазу, пиваса напузыримся», я же сказал — человеческим языком. Обычным.
Кстати, вы как мою тетку Анфию представили? Такую сухонькую старушку в платочке, которая у печи крутится, посудой гремит, а-ля тетя Питера Паркера? Или, если вспомнить русских женщин времен до Петра — в кокошнике и сарафане, груди как арбузы, коса до пояса, фигура как у матрешки?
Ничего вы не угадали.
Здешние женщины медленнее стареют — подозреваю, все дело в использовании Слов — поэтому долго выглядят очень… кхм… горячими… Наверное, не стоит говорить — и думать — так про тетю, но она, если по-честному, мне не родная, и даже не двоюродная. Там сложная степень родства, которую я никак не могу запомнить, так что мы с ней практически и не родственники. Так что — наверное, можно. Кхм.
Тетя Анфия, если и похожа на тетю Питера Паркера, то разве что на ту, что из фильма «Человек-Паук: Возвращение домой». Такая, знаете ли, сорокалетняя красотка: высокая, почти ростом с меня нынешнего, а я сейчас тоже не карлик, два аршина, десять вершков… э… метр восемьдесят с копейками. Волосы по местной моде под синей шапочкой прячет, если бы не вышивка, напоминала бы те, что носят медсестры, но я знаю, что они длинные, ниже пояса, каштановые. Длинная белая рубашка, поверх которой — синий сарафан, с поясом на узкой талии. Хотя в нашем мире пояс на сарафане носили, кажется, под самой грудью, но вот здесь — именно так.