Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук)
Шрифт:
Вернувшись к статуе, Конан укрепил свой факел в щели меж двумя из восьми ног Заца так, чтобы пляшущий желтый свет падал на него с нужной стороны. Наклонившись, Конан ощупал пальцами гладкие сферические выпуклости глаз и кольца, благодаря которым они держались на камне. Опалы были примерно с кулачок ребенка. Кольца были сделаны из свинца. Это облегчает задачу, подумал Конан.
Из кармана передника он достал пригоршню сверел и стамесок. Среди них было плоское, заостренное к концу долото. Поместив конец его в щель между свинцовым кольцом и камнем, Конан принялся аккуратно постукивать
Вдруг за стенами святилища послышался шум. Кто-то разговаривал, слышались шаги, открывались и закрывались двери. Конан различил бряцанье бритунийских доспехов. Что именно, черт побери, подняло обитателей храма на ноги в этот поздний час?
В скважине двери, через которую Конан недавно вошел, загремел ключ. Прежде чем он успел спрятаться, дверь распахнулась. Отложив инструменты, Конан, беззвучно выругавшись, обернулся. Увидев в дверях Рудабе, он буркнул:
— Как ты сюда попала, девочка?
Танцовщица, на миг застыв с широко распахнутыми ресницами, спросила:
— Что ты здесь делаешь, Ниал?
Конан с напускной безмятежностью отвечал:
— Жрецы велели мне приладить кольцо к сундуку для приношений.
— В такой поздний час? Который из жрецов? — взволнованно спросила девушка.
— Не помню, — пожал плечами Конан.
— Я тебе не верю.
— Но почему же, скажи на милость? — поинтересовался Конан с видом оскорбленной невинности.
— Потому что подобные приказы исходят лишь от меня, распорядительницы собственностью. Ты пробрался сюда, чтобы украсть. Это святотатство.
— Но, Рудабе, дорогая, тебе ли не знать, какие лгуны и развратники эти жрецы…
— Однако Зац остается богом, каковы бы ни были его… Ниал, милый! Зачем бы ты ни пришел, сейчас же уходи! Только что к нам прибыли жрецы Аренджуна. Их задержали ливни, размывшие дороги, и потому они опоздали на празднество Всех Богов. Сейчас господин Феридун водит их по храму, и вот-вот они явятся сюда. Новый викарий, Мирзес, послал меня взглянуть, достаточно ли топлива в чаше с неугасимым огнем.
Словно в подтверждение ее слов, за огромной бронзовой дверью святилища послышались шаги и голоса множества людей.
— Беги! — воскликнула Рудабе. — Или ты пропал!
— Иду-иду, — проворчал Конан.
Но вместо того чтобы направиться к двери, через которую он вошел, Конан, схватив факел и инструменты, ринулся в левый дальний угол святилища, где из стены выступала труба для подачи нефти. Прямо под ней находилась широкая крышка люка.
Когда он наклонился и отодвинул засов, Рудабе вскрикнула от ужаса:
— Что ты делаешь?
— Собираюсь спуститься вниз, — буркнул Конан, берясь за кольцо и открывая люк. Из разверстого черного отверстия сильно пахнуло гнильем.
— Не хода туда! — заклинала его Рудабе. — Ты сам не знаешь, что ты… о боги, жрецы идут!
Рукоять огромной бронзовой двери повернулась — и двери со скрипом начали отворяться, голоса зазвучали громче. Рудабе метнулась из святилища, хлопнув дверью, а Конан, озираясь, как затравленное животное, ступил на лестницу, ведущую во тьму подземелья. Закрыв над собой крышку люка,
Массивные бронзовые двери отворились настежь, и голоса зазвучали над мраморным полом и сквозь тонкие доски люка. Конану был слышен звучный, как колокол, голос Верховного Жреца Феридуна. Однако слов разобрать было нельзя. Но разговор тек спокойно, бессодержательный и елейный; значит, жрецы не заметили ничего особенного.
Конан осторожно сошел вниз по каменным ступеням, вглядываясь во тьму, насколько позволял свет его факела. Он находился в просторном коридоре, много выше его самого и шире, чем раскинутые в стороны руки. Потрескивание пламени, едва различимое даже для острого слуха варвара, отчетливо раздавалось в могильной тишине. Запах падали ударял в нос. Медленно продвигаясь по каменному полу подземелья, Конан споткнулся о какой-то массивный предмет неправильных очертаний. Предмет этот оказался черепом быка с лоскутьями гниющей плоти на нем. Конан пнул ногой отвратительный кусок падали и двинулся дальше, перешагивая через различные части остова — ноги, ребра и прочие кости. Хотя киммерийцу было не привыкать к запаху трупов и падали, поскользнувшись на склизких, гниющих кишках, он едва удержался от приступа рвоты и чуть было не пустился бежать с возгласами ужаса.
Дойдя до перекрестка, Конан свернул налево и несколько шагов прошел по коридору, который резко поднимался наверх. Он все еще находится под храмом, размышлял Конан. В конце коридора, наверное, будет дверь, через которую ввели стадо овец.
Вернувшись к перекрестку, Конан продолжил свой путь вниз и вперед. Какое-то время он шел, натыкаясь на останки расчлененных животных. Когда коридор стал извилистым, расходясь на множество боковых ответвлений, Конан, испугавшись, что заблудится в этом лабиринте, вновь вернулся к первому перекрестку.
На этот раз он попробовал свернуть направо. Коридор тянулся и тянулся на расстояние полета стрелы, а потом тоже разошелся на множество ветвей, как и основной, ведущий вниз ствол.
Конан стал беспокоиться, не погас бы факел. Медлить было нельзя, потому что остаться без света во тьме лабиринта значило погибнуть. Под передником у него был запасной факел; если первый погаснет прежде, чем он успеет зажечь второй, ему долго придется возиться в потемках с огнивом, но, с другой стороны, если он зажжет запасной факел слишком рано, он догорит скорее, чем требуется.
Конан шел осторожно, простирая тлеющий конец факела к зияющим в стенах проходам и вглядываясь в них, насколько позволял слабый свет. Под ноги ему по-прежнему попадались кости и гниющие комки плоти. Вскоре помимо запаха падали он уловил другой острый запах — запах живого существа, но какого — он не мог понять. Это не зверь и не рептилия, не растение и не корм из знакомых ему. Запах совершенно особый — острый, но не отталкивающий.
Конан двигался крадучись, прислушиваясь и вглядываясь во тьму. Вдруг до него донесся негромкий перестук, как если бы кто-то ударял рогом о камень. Он не был уверен, что и в самом деле слышит стук; возможно, ему мерещится это от ужаса.