Подземелья Дикого леса
Шрифт:
Воздух с трудом проталкивался в легкие. От холода все тело пронзила острая боль. Девочка икнула и захрипела, пытаясь вдохнуть.
— Сюда! — снова донесся до нее голос друга. Прю изо всех сил поплыла к источнику звука.
— Я ничего не вижу!
— Сюда! Давай на голос!
Остервенело дергая конечностями, она наконец ударилась о камень. Руки Кертиса схватили ее и вытащили на берег. Вода лилась с волос; кожу кололо миллионом ледяных иголок. Прю трясло от холода.
— Септимус! — проорал Кертис, убедившись, что девочка в безопасности. Откуда-то из центра зала послышался отчаянный плеск.
— Помогите! — крикнул крыс. — Фонарь!
Кертис
Всех троих немилосердно трясло на холодном подземном воздухе, и они сбились в кучку, стараясь удержать ускользающее тепло. Немеющими пальцами Кертис открыл фонарь и пощупал мокрый насквозь фитилек. Прю вынула пропитанный воском полотняный мешочек, в котором лежали спички. К ее изумлению, те не промокли. Она подала коробок Кертису, и тот с некоторыми затруднениями сумел зажечь одну из спичек. Однако фитиль фонаря промок так, что зажечь его не было никакой надежды.
— Ну-ка, — сказала Прю, — дай я попробую. — Она вынула из рюкзака крошечную баночку, вылила из фонаря воду и залила керосин, а потом, пропитав фитилек, поднесла к нему зажженную спичку. К ее облегчению, огонь занялся, и за стеклом забилось теплое сердечко света.
В этом неверном мерцании взглядам путников открылась пещера, в которой они оказались. Каменные стены, покрытые многовековым слоем лишайников, поднимались высоко над темным бассейном и, изгибаясь, переходили в сводчатый потолок. В нем зияла внушительных размеров дыра, в которую они все и провалились. Несомненно, этот зал был делом рук человеческих — ну или звериных. Все трое внимательно следили за фонарем, который осветил сначала кладку забытых веков, выложенную руками забытых каменщиков, а потом — арочный проход буквально в нескольких ярдах от того места, где они сидели.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Оплот утешения и покоя
Из своей гробницы — чулана в коридоре — был извлечен проигрыватель; колонки, спасенные из чистилища, впервые за долгое время перестали служить подставками и оказались повернуты лицевой стороной в кабинет. Под иглой мерно вращалась найденная в шкафу заслушанная пластинка — «Бетти Уэллс: Золотая классика тустепа». Надрывно застонала одинокая стил-гитара, и Джоффри Антэнк, взяв Дездемону Мудрак за руку, в страстном танце повел ее по кабинету.
— Ты шо? — удивилась Дездемона, которая только-только вернулась из женской спальни с вестью, что карты, которую искал Антэнк, в шкафчике номер двадцать три не оказалось.
Она ожидала гнева и возмущения — а встретила ее мелодия в стиле кантри.
— Милая, — проворковал Антэнк, — просто повторяй за мной. Шаг. Шаг. И назад. Шаг. Шаг…
— Да знаю я тот танец, — сказала Дездемона. В Одессе она играла в биографическом фильме Энни Оукли. [8] Танцевать актеров учил американский экспатриант. — Я имела в виду, шо случилося?
8
Энни Оукли (1860–1926) — знаменитая женщина-стрелок; участвовала в шоу Буффало Билла и др., также давала представления
Мужчина, с которым она прожила тринадцать лет, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
— У меня получилось.
У Дездемоны округлились глаза, и она едва не наступила ему на ногу, кружась по комнате.
— Девочки пришли?
— Нет-нет-нет, — покачал он головой. — Это все… в прошлом. Забыли. Неважно.
— Так шо тогда в будущем? — спросила она, настороженно глядя на него.
— Вот что. — Не сбиваясь с ритма, он в танце двинулся вместе с ней к столу, на котором лежал чертеж колеса Мебиуса. Дездемона едва успела бросить взгляд на листок, исписанный похожими на иероглифы символами и загадочными диаграммами, и тут Антэнк крутанул ее так, что она оказалась на другом конце кабинета.
— Шо це? — спросила она, пытаясь отдышаться.
— Не знаю, — радостно ответил Антэнк. — Но я это сделаю.
— Милый, — сказала Дездемона ворчливо. — Я совсем запуталася.
— Не беспокойся, золотце. А когда мы начнем получать навар с этой земли, тебе вообще больше никогда и ни о чем беспокоиться не придется. Наверное, нужно уточнить: под этой землей я имею в виду Непроходимую чащу.
— То есть? Шо случилося?
Он развернул ее так, что они оба смотрели в одну сторону, и повел вокруг стоящего посреди комнаты зубоврачебного кресла.
— Скажем так, меня посетил Дух Будущих Святок. [9] И сообщил по секрету, что чулок для подарков у нас будет набит до отказа.
— Все равно не понимаю.
— Милая, через два месяца весь мир будет у наших ног. Когда придет время раскрывать карты, сам старина Уигман станет ползать передо мной на коленях.
— Хватит вже метафор! — воскликнула Дездемона.
Антэнк улыбнулся:
— Тот, кто заказал эту шестеренку, проведет меня в Непроходимую чащу. И не просто проведет, а сделает там главным. Как я понял. И тогда: больше никаких заводов, никаких сопливых детей, никаких недовольных родителей. Только вино, розы и реки шампанского. Золотое время, если говорить образно.
9
Персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе».
Дездемона попыталась улыбнуться:
— А киностудия? Як же киностудия?
— Пф! Десси, детка, ты же будешь здесь королевой. Зачем тебе эти дурацкие фильмы? Самодовольные режиссеры, жирующие продюсеры… Кому они нужны? Да и эта дыра, Лос-Анджелес, тоже? Все это тебя недостойно, милая. В Непроходимой чаще ты будешь икру с пальмовых листьев есть. Ну, или что-нибудь еще такое.
Музыка еще не кончилась, но Дездемона резко остановилась.
— Дурацкие фильмы? Самодовольные режиссеры? Лос-Анджелес — дыра? Джоффри, я только ними и живу.
— Слушай, я…
— Нет, ты мене послушай. Мне плевать на Непроходимую чащу. Це пустое место. Просто клочок грязи. С деревами. Все те годы я слушала, як ты мечтаешь туда пробраться, потому шо думала, шо це твое хобби — у всех должно быть хобби. Один великий украинский актер, Борис Нуднинк, собирал з конструктора советские памятники. Дурость, так? Но кто мы таки, шоб судити? Це его хобби. Твоя Непроходимая чаща для мене — то ж самое. Космический спутник з «Лего». Но я помогаю, я ношу твои приемопередатчики и слежу, шоб дети не убежали. Все заради твого хобби.