Подземная Канцелярия
Шрифт:
Ангел не заставил себя долго ждать. Он спикировал прямо на меня, но мне удалось отклониться на одной правой ноге и голом энтузиазме.
Паралич начал меня отпускать. Я помахал левым крылом и принял вертикальное положение. Руку и ногу еще покалывало, но они уже вполне функционировали.
Азраель приземлился на развалины сквера рядом со мной, самые высокие деревья едва доставали нам до пояса.
— Готовься принять свою смерть, демон! — заявил он.
— А ты уже приготовился? — спросил я.
Он ударил яростно и сильно, и в этом была его ошибка. Он не
Конечно, из той позиции ударить высоко я не мог и не успел бы поменять позицию. Ангел вышел бы из своего поворота и успел бы выставить защиту. Поэтому я и ударил, куда доставал из положения сидя.
В ногу.
Но удар был сильный и чуть не отсек ангелу ногу. Азраель взвыл, и существо недалекое могло бы принять этот вопль за трубный глас, предвещающий начало Судного дня. Однако это был всего лишь крик раненого ангела.
— Ашкаллар, Азраель! — крикнул я. — Азраель кабалла дар!
Заклятие сработало, и Азраель принялся сдуваться, словно проколотый булавкой воздушный шарик, выходя из своего боевого воплощения.
Я мог бы убить его тогда, думаю, что мог бы. Но мои силы тоже таяли, и поддерживать аватару воина было все труднее и труднее. Удары ангельского меча никогда не заживают полностью, и эта рана будет еще долгое время беспокоить меня. При условии, что я доживу до конца сегодняшнего дня.
— Прими мое благословение, — прохрипел Азраель, прыгая на одной ноге.
— А ты — мое проклятие, — сказал я.
Он взмахнул крыльями, поднимаясь в воздух. Я выдернул из земли дерево и бросил в него, он отбил снаряд своим мечом, разрубив ствол на две части.
— Ты все равно проиграешь! — крикнул он, набирая высоту. — Так или иначе, но этот день станет для тебя последним.
— Если ты ангел, — пробормотал я, работая крыльями, чтобы сократить расстояние между нами, — это еще не значит, что ты пророк.
Архив Подземной Канцелярии
Отдел ненаписанных рукописей, которые вполне могли быть написаны
Из дневника Гоши
Запись сто семьдесят первая
Мигель дал браткам настоящий бой.
Люберецкие пацаны с пушками обладали достаточно устрашающей репутацией, но по сравнению с моим знакомым вампиром они были просто мальчиками.
Пока я стоял и пялился на закрытый люк слухового окна, преградивший мне путь к возможному, но не стопроцентному спасению, Мигель дрался, как сотня львов. Разве что львы не стреляют с двух рук, как Джон Траволта или Николас Кейдж в фильмах Джона By. Но ужас он наводил такой, что и львы могли бы молча отойти в сторонку и покурить.
У него была нечеловеческая скорость. Потому что он не был человеком. И разил он без промаха.
В то время как братаны
Когда братки перестали лезть под пули испанского гранда и устроили себе перекур, изо всех сил пытаясь вспомнить, каково это — шевелить извилинами, Мигель поднялся ко мне, бросил взгляд на остановившее меня препятствие и сорвал замок, схватившись за дужку двумя пальцами.
Потом он обхватил меня за талию, словно хотел протанцевать па какого-то странного танца, и буквально забросил меня на крышу, минуя лестницу. И сам оказался рядом со мной уже через секунду.
Крыша современного московского дома в спальном районе разительно отличается от тех крыш, что демонстрируют нам с экрана западные боевики. На ней практически невозможно вести перестрелку, так как простреливается она вся. Были только пеньки выводов вентиляционных труб и низенькие будочки, в которых находились машинные отделения лифтов. За одной такой будочкой мы с Мигелем и спрятались. Соседние дома были слишком далеко, чтобы на них перепрыгнуть, по крайней мере для меня, и я сильно сомневаюсь, что при всем своем желании Мигель физически смог бы взять меня в такой полет.
— Их стало на двенадцать человек меньше, — сообщил мне Мигель, выщелкивая из своих пистолетов отстрелянные обоймы.
— Это меня радует, — сказал я. — А сколько их осталось?
— Примерно столько же.
— А вот это меня не радует, — констатировал я. — Что будем делать?
— Драться, — сказал он. — Пожарной лестницы здесь нет.
— Это хорошо, — сказал я. — А то я дико боюсь высоты.
Он одарил меня долгим задумчивым взглядом.
— А смерти ты не боишься? — спросил он.
— Боюсь, — признался я. — Но в свете последних известий я решил, что высоты я боюсь больше.
— У тебя нет с собой темных очков? — неожиданно спросил он.
— Как-то не прихватил с собой, когда ты вынес мою дверь.
— А я свои выронил, — сказал он. — Это не есть хорошо, между прочим. На солнце я вижу гораздо хуже.
Насчет двери он извиняться не стал, хотя мой намек был более чем просто прозрачным.
Тут подаренная нам передышка истекла, и на плавящийся от жары гудрон крыши посыпали люберецкие отморозки.
Но стрелять сразу они не стали, и это было подозрительно. Мигель осторожно высунул голову из укрытия и выругался. Ругался он по-испански, но смысл сказанного был интернациональным, так что я хорошо его понял.
— Слышишь, ты! — заорали с той стороны. — Как там тебя, Гоша! Ты бы вышел и посмотрел, кто тут у нас!
— Нет! — закричал до боли знакомый женский голос. — Ты будешь дураком, если выйдешь!
Марина! Она-то здесь с какого боку? И тут я вспомнил, как странно закончился наш последний разговор, когда вместо «до свидания, звони» мне было сказано «ой», и возненавидел этого Азраеля всеми фибрами души. Если у моей души были какие-то фибры.