Подземный Венисс
Шрифт:
— Сам увидишь. Надевай парашют.
Прицепить рюкзачок оказалось невероятно сложно. Шадрах совершенно запутался в лямках и пряжках. Между тем поезд резко ухнул вниз. Стены вокруг него раздались в стороны, и внутрь хлынул свежий воздух, наполненный невообразимыми здесь ароматами цветов, духов и нектара. Шадраху померещились в темноте какие-то искры и отражения. Вагон дернулся вправо, и трое из тех, кто готовился прыгать, с криками вылетели наружу.
— Эй! Они без парашютов!
— Еще бы! — прошипел Николас. — Это любимая точка для самоубийц. А теперь — давай!
Что-то
Правда, не успел обрести равновесие: спутник толкнул его, и мужчина, отпустив убийцу, полетел в темноту. В падении он пальнул куда-то на свет, в кривом обрамлении которого стоял Николас. Брат Николь кувыркнулся и выпал из яркого ореола.
Переворачиваясь в воздухе, окруженный семерыми безумцами без парашютов, Шадрах ухитрился сунуть оружие за пояс. Над ним проносились вагоны с красными дырами в днище. Поезд истекал кровавым светом. Крохотные лица пассажиров смотрели вниз. Недоуменные. Далекие… Но вот падающее тело закрыло собою поезд, и тот исчез из виду. Самоубийцы уже не орали. Мужчина не представлял себе, где они. Не знал, куда девался Николас. Шадраха крутило в темноте, как щепку. Чья-то нога ударила по лицу, заставив кувыркаться еще быстрее. Сверху и снизу опять послышался вой обреченных. В кармане надрывал горло Иоанн Креститель. Надо бы попросить у него прощения. Теперь они оба умрут, а ведь сурикат мог протянуть еще сутки. Тут мужчина вспомнил о рюкзаке, который в ужасе крепко вцепился ему в спину, и потянул за кольцо. Не получилось. Еще раз. Ничего. По меньшей мере полпути уже миновало. Внизу мерцали какие-то искорки света. Ветер нещадно хлестал по лицу, предвещая жестокую близкую гибель. Шадрах дернул кольцо в третий раз.
Парашют раскрылся, и лямки с радостью врезались в кожу. Мужчину подбросило правым боком вверх. Рев Иоанна Крестителя быстро затих. Шадрах поморгал и запрокинул голову: над ним качался спасительный белоснежный купол огромных размеров.
Тут первый самоубийца пробил парашют и пребольно задел летящему плечо. Мускулы взорвались агонией. Следующий тоже прорвал материю, но хотя бы не ударил, промчался мимо. А потом они все сразу кончились, оказались где-то внизу с воплями, от которых, наверное, разрывались легкие. Между тем купол начал сдуваться, а до земли оставалось неведомо сколько лететь. Скорость головокружительно росла. Шадрах задыхался. Стало быть, парашют подвел, и ничего получится…
И тут он ударился о землю.
Глава 7
Мужчина пришел в себя от шелковой ласки парашюта, осевшего на тело подобно савану. Запах грязи и пластика. Холодный воздух. Мертвая тишина. Глаза раскрылись в полной темноте. Тихий плеск воды неподалеку. Шадрах приготовился к смерти, к загробному миру, к чему угодно. Интересно, сможет ли он пошевелиться?
Но Иоанн Креститель заерзал в кармане, словно хотел напомнить, зачем они здесь оказались. Шадрах уселся под шуршащей тканью. Ободранное горло саднило, суставы скрипели, руки-ноги не слушались — пустяки, ничего серьезного. Правда, в плече пульсировала тупая боль и голова ужасно раскалывалась, но ведь это не то что лишиться руки… или глаза.
Мужчина ощупью выбрался из-под парашюта, избавился от лямок и встал во весь рост. Вытащил из-за пояса пистолет — по счастью, тот не выстрелил от удара о землю, — достал из кармана Иоанна Крестителя и поднес его к самому лицу.
— Теперь, когда вокруг тьма кромешная, можешь оставаться снаружи. Как ты себя чувствуешь?
Сурикат усмехнулся, причем даже слишком по-человечески.
— Плохо я себя чувствую. Умираю. И вокруг никакая не тьма, просто твое жалкое слабое зрение не умеет приспосабливаться. Сейчас ближе к вечеру, и небо над нами синее. Для меня. А ты, ты тоже привыкнешь. Только меня к тому времени уже не будет в живых.
— Надеюсь, ты прав, Иоанн. Честно, без всякого злорадства. Я бы даже спас тебя, если бы мог.
Голова оскалилась.
— Это потому, что мы породнились во время скитаний. Научились жить вместе, несмотря на все разногласия.
— Нет. Просто я начинаю тебя понимать. Потолкуем позже.
И он убрал Иоанна Крестителя обратно в карман.
По-прежнему где-то рядом плескалась вода, но Шадрах не стал искать на ощупь, а подождал, пока обвыкнутся глаза. Темнота не ведает времени. Она пожирает его, как ночь пожирает сияние дня. Наконец мужчина стал различать перед собой не то чтобы свет, но тусклую пурпурную линию над зубцами абсолютно черных гор. А под ногами — смутный намек на каменистую почву.
Шадрах развернулся: за спиной, переливаясь, мерцали волны бескрайнего моря. В каких-то двух десятках метров начиналась линия побережья. Мужчина потянул носом просоленный обжигающий ветер, рассказывающий о летних бурях и древних кораблях, источенных червями; совсем не то, что на каналах. Со временем зрение прояснилось: среди волн поблескивали острые плавники скользких морских тварей, словно усеянных драгоценностями, или сияющие щупальца с золотистыми по краям присосками. Вода простиралась до самого горизонта, который терялся в черной пустоте. Казалось, другого берега вообще не было.
Сидя вот так во мраке, Шадрах почти убедил себя, будто бы отдыхает вечером над землей, на каналах.
Но самообман рассеялся, когда глаза, еще немного привыкнув, различили Николаса. Тот сидел по левую руку от Шадраха и пялился фасеточными шарами на волны, набегающие на берег. Одежда на нем окончательно разорвалась, обнажив куда более хитроумные и страшные перемены, порожденные воображением Квина. Обе руки оказались вывернуты ладонями наружу. Нижняя половина тела расшиблась при падении. Брат Николь был мертв. Повсюду вокруг белел и кости в кровавых лужах — останки семерых самоубийц.