Поджигатели (Книга 1)
Шрифт:
Хотя Гаусс и не мог видеть собеседника, Шлейхер натягивал на лицо маску непроницаемости, которую так хорошо скопировал у Мольтке и Секта. Он ждал секунду, вторую, когда услышит голос Гаусса. Он намеревался ледяным тоном спросить о времени и месте, удобном для неотложного свидания.
Но вот прошли уже и третья и четвертая секунды ожидания, а Гаусса все не было на том конце провода. Наконец в трубке послышался голос, но это не был Гаусс, а всего только его адъютант.
– Господин генерал-полковник Гаусс находится на заседании. К большому сожалению, я не имею возможности соединить
По тому, сколько времени потребовалось на установление простого факта, что Гаусс "находится на заседании", Шлейхер понял: никакого заседания нет, Гаусс попросту не хочет с ним говорить. И по одному тому, что это было передано ему через адъютанта, который, конечно, знал, что никакого заседания нет, Шлейхеру, несмотря на все самообладание, захотелось бросить трубку в стену. Но он сдержался и холодно бросал:
– Благодарю...
Словно бы ничего и не случилось. Хотя случилось гораздо больше, чем он мог думать за минуту до этого: теперь он знал, он был уверен: Рем не солгал. Гаусс боялся с ним говорить. Значит, Гаусс действительно...
Шлейхер вызвал кабинет Александера. Он знал, что в эти часы Александер должен быть на службе, но ему и тут ответили, что полковника нет. Он позвонил Александеру на дачу, тут же в Нойбабельсберге, но и там полковника не оказалось.
"Глупая случайность" старался уверить себя Шлейхер. Но теперь инстинкт подсказывал ему, что это вовсе не случайность, а первые признаки той страшной пустоты, которая образуется вокруг человека, когда он выпадает из игры. Спокойствие покидало его. Он наспех предупредил Бредова, что сейчас будет у него, и отправился в Берлин.
Разговор с Бредовым не принес утешения: признаки того, о чем говорил Рем, были налицо, - тревожные признаки приближения развязки, которая в исполнении Гитлера могла оказаться ужасной.
Шлейхер очутился в тенетах тех самых интриг, которые он с таким искусством и до сих пор не изменявшим ему успехом плел в течение пятнадцати лет. Но он еще не мог и не хотел поверить тому, что дело непоправимо. Он говорил Бредову:
– Настало время показать ему когти.
Бредов молчал.
Шлейхер терял спокойствие:
– Мы должны дать ему понять, что нанесение мне какого бы то ни было вреда будет означать опубликование самых компрометирующих обстоятельств жизни этого животного, - в раздражении говорил он.
Бредов отвечал тем же молчанием. Он только с беспокойством поглядывал по сторонам, словно опасаясь, что стены могут слышать этот разговор.
Его молчание вывело Шлейхера из себя:
– Дайте мне бумаги, я сам составлю публикацию, которая, в случае...
На этот раз Бредов не дал ему договорить.
– Бумаг... у меня нет.
Шлейхеру казалось, что он ослышался. У него едва хватило голоса, чтобы переспросить:
– Нет бумаг?!
Словно это выходило за грань мыслимого.
Бредов ответил было молчаливым кивком головы, но, видя выражение лица генерала, которому вот-вот сделается дурно, поспешил добавить:
– Я отправил их за границу.
– Сейчас... сейчас?
– Именно сейчас.
– Когда от них зависит все, зависит, может
– Их нельзя было дольше держать здесь. Моя жена полетела в Швейцарию, чтобы положить их там на хранение.
Шлейхер уронил голову на руки. Едва слышно он бормотал:
– Вы сошли с ума, вы просто сошли с ума...
– Мы примем меры, чтобы получить копии, - сказал Бредов, но так неуверенно, будто и сам не верил в возможность того, что говорил.
– Вы сошли с ума!
– повторил Шлейхер.
– Когда улетела госпожа фон Бредов?
– Вчера.
– Куда?
Бредов снова опасливо огляделся и ответил неопределенно:
– В Швейцарию...
– Ах, боже мой, - воскликнул Шлейхер.
– Они же все равно знают, куда она улетела. Они же давали ей заграничный паспорт.
– Паспорт взят... совсем не туда, где будут храниться бумаги, - ответил Бредов.
– А вы не думаете, что за ней могут следить и там, везде...
– Конечно, - Бредов пожал плечами. Как контрразведчик он понимал, что уберечься от слежки гитлеровской службы было трудно.
– Но я надеюсь, что следит за нами не кто иной, как Александер.
– Как бы не так... Они давно знают наши отношения с Александером. Конечно, за вами, а значит, теперь и за вашей женой следит Гиммлер. И то, что он будет знать местонахождение документов, - просто ужасно, - тоном отчаяния проговорил Шлейхер.
Он поднялся с кресла и стал в волнении ходить по комнате. На своем пути он притрагивался то к одной, то к другой вещи, брал со стола первые попавшиеся предметы и тут же рассеянно ставил их на свое место.
Бредов исподлобья следил за этой нервозной прогулкой.
– Место хранения бумаг останется нашей тайной, - уверенно проговорил он.
– А что касается копий, то...
– Ну же?..
– Я должен сам вылететь в Швейцарию, чтобы их получить.
Шлейхеру пришло в голову, что если Бредов улетит, он останется тут совершенно один, без всякой к тому же гарантии, что Бредов вернется. Ведь если дела оборачиваются так, как сам он только что говорил, самым разумным со стороны Бредова будет остаться в Швейцарии. Бумаги - капитал, с которым он просуществует. А здесь - нуля в затылок?.. Нет, Бредов должен остаться. Он единственный надежный заложник за целость бумаг.
– Вы не должны лететь в Швейцарию, - поспешно проговорил он.
– По вашему следу они уже наверняка доберутся до бумаг. Надо послать кого-нибудь другого.
Бредов достаточно хорошо знал Шлейхера, чтобы угадать возникшие у него опасения. Но на этот раз он ничем не мог его успокоить: послать следом за женой кого бы то ни было - значило открыть тайну, которой никто не должен был знать.
Разгорелся спор. В конце концов, Шлейхеру ничего не оставалось, как согласиться, потому что единственный человек, за которого он мог поручиться в этом деле, кроме Бредова, был он сам. Но не мог же он ни с того ни с сего лететь в Швейцарию. Обратиться в такие дни за паспортом - значило обнаружить свой страх перед Гитлером, то-есть выдать себя с головой... Но, боже правый, как хорошо было бы сейчас оказаться за пределами этой проклятой страны!..