Поджигатели. Цепь предательств
Шрифт:
– Нокаут?
– Да!
Доллас резко, всем телом повернулся к Буллиту. На его лице появилось выражение неприкрытой угрозы.
– Вы удивительный осел, Уильям! Отдаете себе отчет в том, к чему может привести неосторожность, а ведете себя здесь, как рэкетир в Штатах… Повторяю от имени Джона: если провалитесь и тут – мы выкинем вас на помойку.
Но Буллит и тут скрыл смущение за деланным смешком и отшутился:
– Не воображаете ли вы, Фосс, что моя голова мне менее дорога, чем вся ваша лавочка?
– Должен сознаться, –
– Однако мы приехали! – воскликнул Буллит и остановил автомобиль перед небольшим садиком, за едва зазеленевшими деревьями которого виднелись белые стены уютного домика. На его крыльцо вышел высокий молодой человек и, сбежав со ступенек, зашагал навстречу гостям.
Доллас, как всегда, настороженно ощущал зоркими глазами крепкую, стройную фигуру и лицо незнакомца, с большим улыбающимся ртом, в котором ярко белел ряд крепких зубов. Голова его была покрыта светлыми с сильным рыжеватым оттенком волосами.
Доллас подозрительно смотрел, как Буллит дружески тряс руку хозяина, поглядывая через плечо на крыльцо. Адвокат неспеша вылез из автомобиля и, осторожно ступая, будто дорожка была посыпана колючками, вошел в калитку.
– Скорее, Фосс! – с наигранной веселостью, придавая своему лицу прежнее добродушное выражение, крикнул Буллит: – Знакомьтесь: герр Отто Абетц.
– Абетц?!
Доллас торопливо сунул руку в карман, чтобы стереть с ладони мгновенно выступивший пот…
6
Гаусс не скоро пришел в себя после «фокуса», который был проделан ночью в его доме по приказу Гитлера и Геринга. Слава богу, что они деликатно назвали это «совещанием» у фюрера! Было все же некоторое утешение в мысли, что он, Гаусс, поддался доводам разума, а не простому страху, когда перед ним совершенно недвусмысленно был поставлен ультиматум: полное и безоговорочное подчинение директивам фюрера и его военного кабинета, без каких бы то ни было уклонений в сторону собственных мнений и намерений, или…
Гауссу даже не хотелось думать о том, что они, собственно говоря, подразумевали под этим многозначительным «или». Не намеревались же они, в самом деле, расправиться с десятком генералов так же, как расправились с бандой Рема?.. А впрочем… впрочем, разве заодно с Ремом не отправили на тот свет Шлейхера? Да и не одного Шлейхера.
Сколько ни пытался Гаусс уверить себя в том, что смотрит сверху вниз и на Гитлера и на Геринга, и в том, что ему совершенно наплевать на то, как к нему относится этот боров, вообразивший себя генерал-фельдмаршалом, сегодняшнее приглашение к Герингу заставило его волноваться. И старик сильно покривил бы душой, если бы сказал себе, что в этом волнении не было оттенка некоторой радости по поводу того, что это приглашение могло означать только одно: ликвидацию конфликта.
Правда, его заставили долго
Через приемную то и дело шныряли адъютанты, военные, чиновники министерств. С озабоченным видом, не заметив Гаусса, быстро прошел Нейрат. Он пробыл у Геринга недолго и вышел с сияющим видом. Гаусс поднялся ему навстречу. Они отошли в дальний угол. Нейрат сел, испустив вздох облегчения.
– Хвала господу, кажется, все устраивается как нельзя лучше!
– Удастся обойтись без вторжения?
– Напротив, – в радостном возбуждении воскликнул Нейрат, – вторжение неизбежно!
– Не понимаю, что ты видишь в этом хорошего. Как бы меня ни убеждали в противном, я не считаю нас способными сейчас на большую войну.
Нейрат дружески похлопал его по острой коленке.
– Сколько раз тебе говорить: о большой войне не может быть и речи. Наши войска пройдут по Австрии парадным маршем, после того как все будет сделано изнутри людьми Зейсс-Инкварта.
– А державы?
– Вопрос ясен: руки у нас развязаны. Готовьте оркестры! На пушки можете надевать чехлы.
– А сами австрийцы? Ты думаешь, они не будут сопротивляться?
– От имени фюрера Геринг уже издал приказ: всякий сопротивляющийся должен уничтожаться на месте. К завтрашнему утру Австрия должна стать частью рейха! Президент Миклас еще колеблется, но я не понимаю, на что он рассчитывает…
– А уверены вы в том, что Муссолини…
– Ему уже дали понять, что французы тотчас наступят ему на хвост, если он пошевелится.
– Но ведь это же неправда!
– Пусть он попробует установить, правда это или нет. Французы ведут такую игру, что сами в ней запутались, а другому и подавно не разобраться. Буллит сдержал свое слово.
Нейрат обеими руками сильно потер щеки, словно хотел привести самого себя в чувство.
– До сих пор не могу опомниться: так блестяще, так удивительно все идет!.. А ты здесь зачем?
– Еще сам не знаю.
– Не упускай случая выступить хотя бы в последнем акте!
Гаусс пожал плечами:
– Это же не последний спектакль!
– Не знаю, пройдет ли еще что-нибудь так изумительно легко… Не зевай, старина, не зевай.
Нейрат дружески протянул ему руку и исчез.
Через несколько минут адъютант щелкнул шпорами перед задумавшимся Гауссом и повел его за собой.
К удивлению генерала, они миновали знакомый ему огромный кабинет Геринга, в котором на этот раз царила полная тишина. Не было слышно даже их собственных шагов, заглушаемых толстым ковром. Слабый свет нескольких канделябров, отражавшийся от золотой обивки стен, наполнял комнату полумраком. В углу на диване Гаусс заметил молчаливые черные фигуры офицеров СС.