Поединок на границе

Медведев Иван Анатольевич

На импровизированную сцену вышла в белом платье Ирина Славина, светлая, стройная, с перекинутой на тугую грудь толстой каштановой косой. На алых губах ее играла улыбка.

— Песня «Жду я тебя» в исполнении Ирины Славиной, — объявил конферансье.

Зал аплодировал.

Говорков, чуть раздав меха баяна, начал вступительные аккорды. В них незаметно вплетался голос певицы:

Там, где над речкой чуть шепчет камыш, Знаю, любимый мой, Ты на посту у границы стоишь Этой

порой ночной…

Слова, еле уловимые сначала, росли, усиливались, и песня, расправив свои упругие крылья, брала в полон солдатские сердца.

— И слова знакомые, и мелодия, а за сердце, смотри, как щиплет, — шепнул повар заставы связисту.

— Значит, о своей вспомнил, — глянул ему в глаза связист, — по себе знаю.

— А ты свою любишь?

— А ты?

— Эх, Боря, улетел бы…

— Если любит, Леня, — ждать будет.

— Ладно, давай слушать. Такое у нас не часто бывает…

«Вот так, может, не один раз и обо мне поет», — думал в эту минуту о своей дивчине украинец сержант Крылюк, зажмуриваясь от удовольствия.

«У моей Танюши точно такой же голос», — вспоминал о любимой подружке свердловчанин рядовой Максимов.

Солдаты мечтательно смотрели на девушку. А она, чуть сузив с большими ресницами глаза, тянула нежно, трогательно:

Ты на посту этой порой ночной…

И тут случилось то, к чему привыкли пограничники:

— Застава, в ружье!

Эти слова уподобились взрыву, упали звенящим ударом.

В мгновение опустел зал. Частый топот нарушил тишину казармы. Обнажились овальные, по форме прикладов, гнезда в пирамиде. И лишь по-прежнему постукивают ходики да задерживается невыветрившийся запах оружейной смазки.

Во дворе заставы торопливо выстраиваются пограничники. Скрипят солдатские ремни, звякают удила, слышится у потревоженных коней еканье селезенок, повизгивают овчарки, заурчала мотором подкатившая строевая машина.

— Обойму вторую забыл, — тихо признается новичок стоящему рядом солдату.

— Старшине доложи, это же ЧП.

— Равняйсь! — раздается глухой голос команды.

Строй в напряженном молчании.

— К нам на коне прискакала колхозница Байсенбаева, — поправляя с кобурой ремень, начальник заставы знакомил пограничников с обстановкой. — Она видела подозрительного мужчину, который встретился ей у Теплого ключа. Одет в серый костюм, в опорках, за спиной рюкзак. Во рту держал трубку. Увидев женщину, он скрылся в кустах тальника.

Собранность, серьезность и уверенность офицера передается пограничникам. На их лицах можно было прочесть: «Задача ясна. Любой ценой решим ее».

* * *

Старшина заставы Семен Коротков, возглавляя поисковую группу, спешил к Орлиной. С ним был и ансамблист Юрий Погребняк. Пограничники по пути осматривали в ночной темноте ущелье, усеянное хаотическим нагромождением скальных обломков. К Теплому ключу, что на левом фланге, выезжали начальник заставы, сержант Бобров со своей собакой, два солдата и старшина Поцелуев.

— Вы, Степан Андреевич, можете остаться на заставе, — сказал офицер. — Ночь, горы, а вам-то не двадцать…

— Ничего, товарищ капитан, разрешите, ведь участок заставы я знаю как свои пять пальцев. Каждая тропинка перед глазами…

— Ну что же… ладно… Дежурный! Принесите

мои яловые сапоги и плащ для старшины, — распорядился офицер.

Пограничники живо вскочили в седла и покинули двор заставы. Густая темень, которую, казалось, можно было пить, скрыла их под своим пологом.

— Быть дождю, — тихо сказал Поцелуев, вспомнив, как днем ласточки вились низко над самой землей.

…В горах грохотал гром. Будто кто-то из огромных самосвалов сбрасывал увесистые голыши. Черную тучу дважды насквозь рассекла кривая огненная сабля. Все чаще и чаще срывались с невиданного неба зерна дождя, крупные, холодные. Они барабанили по плащам пограничников, шлепались в кромки козырьков. Потом, разойдясь, дождь хлестал уже по камням, шуршал в кустарниках. Людям приходилось до предела напрягать зрение, часто останавливаться, прислушиваться к окружающему. Ноги лошадей скользили, разъезжались в стороны, спотыкались. Лучи следовых фонарей раз от разу сверлили твердую упругую темень, нацеливались в узкие овражки, вырывали из непроглядной ночи каменную россыпь да невысокую каемку кустов в буйном бисере дождевых капель.

«Если лазутчик не осмелится пробираться к Орлиной, он пойдет мимо отвесной скалы по нижней тропе, — предполагал начальник заставы, — а может и свернуть вправо к поселку. Там нам помогут наши друзья-колхозники.

В черном глубоком небе появилось несколько ярких звезд. Где-то жалобно, протяжно проскрипела авдотка — ночной небольшой кулик. Теперь пограничники знали: дождя больше не будет. Ведь авдотка не ошибается, она перед дождем на кормежку не выходит. Вскоре подул с ущелья свежий ветер. На фоне заигравших сполохов рисовались контуры гор и одиноких елей. Темнота убегала и пряталась в кустах шиповника и можжевельника. Рассвет застал поисковую группу в узкой долине. Плащи на пограничниках топорщились, набрякли, сапоги сделались пудовыми. Шли без стука и шума. Коней вели на поводу. Только верхом, покачиваясь, ехал сержант Бобров, придерживая руками собаку Омегу. Он берег ее силы. Густая мокрая шерсть на ее спине собралась во множество острых кисточек.

У большого надтреснутого валуна начальнику заставы встретился Юрий Погребняк. Гимнастерка и шаровары на нем мокрые, сапоги забрызганы грязью. Плащ он сбросил в пути, чтобы свободнее бежать.

— Товарищ капитан! — порывисто дыша, говорил он второпях. — Я к вам от старшины. Докладываю: следы неизвестного пошли подножием горы, затем прервались на берегу реки. По ту сторону ее мы обнаружили вот эту трубку.

Погребняк протянул ее, черную, с искусно вырезанной мефистофельской головкой. «О ней Байсенбаева говорила, — подумал начальник заставы. — Потерял во время прыжка с уступа на тропу. Значит, нарушитель идет к поселку».

— Степан Андреевич, вы с рядовым Кирилловым добирайтесь к реке, — сказал капитан. — От нее сверните к густым зарослям и к илистому наносу. На нем вы сможете обнаружить след. Если он будет — дайте ракету. Я с остальными проверю дозорную тропку на правом фланге.

Рядовой Кириллов, казалось, не так удивился известию о следах нарушителя, как тому, что к ним по скалам, крутым спускам и подъемам прибежал худенький и легкий анамблист Погребняк. «Вот тебе и танцор, — говорил про себя Кириллов, — а я-то какого мнения был о нем? От Орлиной до валуна отмахал, считай, километров пятнадцать. Нет, что ни говори, а пограничник всегда пограничник…»