Поединок невидимок
Шрифт:
– Мне продюсеру надо прозвониться! – обиженно молвила телеведущая. – Я женщина деловая.
– Цени чужое время и береги чужой сон. Сколько теперь в Москве – знаешь?
– Я по делу.
– Хочешь поинтересоваться, нравишься ты ему или нет?
– Он для меня не мужчина. Продюсер... как и режиссер, не может быть мужчиной по определению.
– Хорошая фраза... Советую использовать в какой-нибудь передаче об отечественном кинематографе. Не терзай телефон. Тут международная связь отсутствует. Я справился у портье.
– Попытка –
Уже открыв дверь в ванную комнату, Бондарев сообщил:
– Кстати, завтра бужу ровно в десять утра. На сборы, завтрак и все остальное – полтора часа. Оправдания вроде «я не выспалась» и «со вчерашнего ноги болят» приниматься не будут...
Клим и Тамара покинули номер незадолго до полудня. Завтрак в гостиничном кафе был скромен: овощи, сыр, кофе.
Хозяин гостиницы, бывший тут одновременно портье, барменом и официантом, раскалил в горячем песке жезвей. Когда коричневая пена полезла вверх, армянин подхватил чашки и щеголевато разлил лаковую струю по чашечкам.
– Слушай, Бондарев, а ты, часом, не мизантроп? – осведомилась посвежевшая Белкина, глядя, как спутник любовно пьет кофе.
– С чего ты взяла? Хорошо что не добавила «по отношению к женщинам». Я бы мог и обидеться на плохое слово.
Тамара обиженно смигнула крашеными веками.
– Нет, с ориентацией у тебя все нормально. Это я, как нормальная женщина, нутром чую. Но мне кажется, ты никого не любишь «по жизни».
– «Никого» – это вас... журналистов? – уточнил Клим.
– В том числе.
– А за что, собственно, вас любить? За то, что исполняете исключительно ту музыку, которую требуют от вас заказчики? Или за то, что с воодушевлением копаетесь в грязном белье людей, которых никогда в жизни не видели? Поменяй вам сегодня заказчиков – и завтра же вы с восторгом будете копаться в грязном белье прежних хозяев, чего никогда не позволите себе теперь... А может быть, за то, что более десяти лет лепите национальных героев из ворюг и уродов, которым место на бутырских нарах?
Белкина показательно оскорбилась:
– Ты об Аркадии Холезине? Я не исполняю его заказов!
– Не надо переходить на личности. Я, так сказать, вообще – о первой древнейшей профессии...
– Бывают и честные журналисты! – не сдавалась телеведущая.
– Ты меня с такими познакомь, – подчеркнуто нейтральным тоном попросил Клим, оставил на столе деньги и пошел к стойке. Расспросив старика-армянина о том, как быстрей добраться до Сухуми, он демонстративно, чтобы видела спутница, положил на стойку пятисотрублевую купюру.
– Примите в знак благодарности.
– Вай мэ! Это вам у нас так понравилось, да? – обрадовался хозяин гостиницы.
– Нам у вас многое что понравилось, – Клим заговорщицки подмигнул. – А особенно – отличная
– Слушай, джинн, – Тамара Белкина смотрела, как такси, на котором она с Бондаревым добралась до Сухуми, заворачивает в узкую улочку, – наконец-то у меня немного прояснилось в голове.
– Рад слышать. Это на тебя так воздух свободы действует. Смена обстановки некоторым идет на пользу.
Телеведущая села на лавочку, сбросила с ног туфли – пошевелила стертыми пальцами.
– Значит, ты всерьез взялся выполнять мои желания?
– Только те, которые совпадают с моими, – прищурился Клим.
– Вот я и думаю... – Тамара запрокинула голову, – стоит ли тебе доверять? Ты то квартирант, то джинн, то следователь, то похититель людей. И мне хотелось бы знать, кем ты станешь через полчаса?
Старая пальма шелестела разлапистыми листьями, с моря долетал удивительно свежий для города ветер.
– А я и не претендую на доверие, – Бондарев даже не присел, всем своим видом показывая, что Сухуми далеко не последняя остановка в их пути. – Можешь думать обо мне, что угодно. Правды – не жди.
– Придется подсуммировать то, что имеем, – Белкина принялась загибать пальцы. – Президент убит – раз, об этом почему-то молчат – два, я сбежала черт знает с кем, и теперь нас ищут – три. Пока мне не станет ясно, во что ты меня втянул, я не тронусь с места.
– На каждый твой дурацкий вопрос существует толковый ответ. И основной из них тебе известен. Тебе сейчас без меня не выкрутиться. Ты хотела вернуться в Москву, вновь оказаться на экране телевизора?
Белкина тихо присвистнула.
– Это невозможно. Даже настоящий джинн из бутылки не поможет. У меня до сих пор в ушах стоят грохот крупнокалиберного пулемета и вой сирены сторожевика. Как только я переступлю порог Останкино, меня сразу же возьмут под белы ручки. Мы с тобой столько дел наворотили, что, как говорится, нас дешевле будет убить, чем перевоспитать.
Клим Бондарев покачал головой:
– Ты еще вспомни, что твой паспорт остался в Бочкаревом Потоке.
– И это тоже.
– Пошли.
– Куда? Вперед – к сияющим вершинам славы? – Белкина нехотя поднялась со скамейки.
Механику того, что происходило дальше, она слабо понимала, да уже особо и не пыталась. Бондарев кому-то позвонил, и через пятнадцать минут они уже ехали в потрепанном джипе с тонированными стеклами. За рулем сидел страшного вида кавказец, по сравнению с которым даже чеченские боевики из Гудермеса выглядели студентами-международниками. Бондарев говорил с ним на непонятном для Тамары языке: как она подозревала, на абхазском. Единственное доступное ей слово, проскользнувшее у Клима, было «паспорт», услышав которое кавказец долго смеялся. Наверное, такие мелочи жизни, как документы, он считал недостойными внимания условностями.