Поединок со Змеем
Шрифт:
Зоря с кузнечихой только ахнули, разглядев, кого привел Кий. А Перунич уже стоял на коленях подле Бога Грозы:
— Отец…
Не смог ничего больше выговорить, обнял его и заплакал. Слепой исполин опустил ладонь на мягкие черные кудри:
— Вот так же ты плакал за дверью, когда тебя щипала Морана. Врала старая ведьма, ты — мой!
Сын развязал кожаный мешочек, вынул ларец. Поднял крышку, и изнутри вспыхнули два синих огня. И еще что-то, медленно, равномерно стучавшее:
— Я принес тебе глаза и сердце, отец…
СТАЛЬНОЕ ЛЕЗВИЕ
Оказалось,
Бог Грозы медленно ощупал ларец с глазами и сердцем. Он сказал:
— Вскипятите мне непочатый котел родниковой воды…
Двоим молодцам и двум девкам немедля дали ведерки и по коромыслу, отправили за водицей. Светозор повел к гремячему ключу, что возник когда-то от молнии и единственный до сих пор не замерз, не покорился морозу. Но на полдороге Перунич шагнул с тропы в сторону:
— А вот еще родничок!
Заботливо расчищенная дорожка вела к колодезю, полному до краев. Гладкие бревнышки сруба искрились под Месяцем. Светозору вдруг померещилась на них чешуя. Он схватил за плечо молодого Бога, уже намерившегося зачерпнуть. Дернул назад, прошептав:
— Его здесь не было раньше! — и добавил погромче: — У нас вера такая, всегда в новый колодезь сперва горячие клещи кидать…
Они едва успели отпрянуть. Колодезь сделался Змеевной, взмыл и с криком умчался за лес. Храбрые девки держались одна за другую, зеленые от пережитого страха. Гремячий родник встретил их радостным журчанием, быстро наполнил ведерки, и больше никто не пытался им помешать.
Кий утвердил во дворе большой железный котел, в котором некогда варили пиво для его свадьбы. Налили воду, уложили дрова. Когда белым ключом забил крутой кипяток, Перунич и Светозор под руки вывели из дому Бога Грозы. Морозные цепи тащились следом, цепляясь за что ни попадя. Кузнечиха, Светлена и Зоря подталкивали цепи кочергой, поддевали рогатым ухватом, гнали вон помелом. Рыжекудрый Сварожич выметнулся встречь брату из-под котла, обернулся жар-птицей — огненным кочетом. Острым клювом бережно взял из ларчика глаза, вложил в пустые глазницы. Взял сердце и опустил в рану, так испугавшую детей кузнеца. Из ожившей раны тотчас закапала кровь. Перун шагнул через край котла, в дымящийся кипяток. Совсем скрылся в густом облаке пара. И вышел на доску, прилаженную с другой стороны.
— Господине… — почти испугался кузнец.
Перед ним был прежний Перун, повелитель блещущих молний, хозяин неукротимой грозы. Выйдя из котла, он словно впервые заметил цепи, в бессильной злобе болтавшиеся на запястьях. Он стряхнул их, сломав между пальцами, как ореховую скорлупу, и бросил в костер. Они по-змеиному зашипели, но Огонь сразился с ними и растопил.
Как встарь, зоркими синими глазами смотрел на Кия Перун, смотрел на своего сына… Нет, все-таки он изменился.
— Вы, темные Боги… — сказал он негромко, но словно бы гром аукнулся вдалеке. — И ты, Змей Волос, Скотий Бог!.. Ужо вам!..
Кий невольно попятился…
— Пройди через котел, — сказал Перун сыну. — Это твое Посвящение. Пускай все видят, какого ты рода.
Не раздумывая, Перунич шагнул в кипяток. Светлена даже закричать неуспела. А сын вышел вслед за отцом вроде бы совсем таким же, как был… но теперь турья шкура навряд ли осмелилась бы одеть его своевольно. Колдовство Мораны и Чернобога не было больше властно над ним.
Из конюшни, грудью выломав крепкие двери, выбежал конь. Заплясал, взмахивая здоровым крылом. Бог Грозы повел к котлу и его. Взвился в прыжке жеребец, окутался вихрем белого пара… и вылетел совсем здоровый, могучий, стремительный. Только крылья, прежде похожие на лебединые, стали подобны крыльям орла, да опаленная шерсть не сумела вновь побелеть. Это была чернота грозовой тучи, способной прогреметь даже в мороз.
Перун поднял измятую золотую секиру:
— И перековать бы тебя, да толку…
Кий принес ему самородок:
— Не сгодится ли? Это Морана мне приносила, мертвый гвоздь сказывала ковать, да я ее выгнал.
— Счастье, кузнец, что ты его не коснулся, — приняв самородок, ответил Перун. — Такой зуб и меня вморозил бы в лед. А если бы ты дал его Людям, не накопившим ума… Это оружие для Богов, да и то, лучше бы мне не видать его никогда.
— Теперь твои молнии научатся убивать, — сказал сын. — Ты станешь страшным. Тебя начнут бояться, отец. Тебе будут молиться те, кто изберет для себя раздор и войну…
Бог Грозы опустил седую кудлатую голову.
— Значит, это еще одно горе, которое мне суждено. Что ж, пусть так. Мне нужно оружие, чтобы вызволить Солнце и Весну, и их уже никто не станет бояться. А сражающиеся Люди все равно найдут, кому поклоняться…
Работа, за которую они тогда принялись, в самом деле была по плечу одним лишь Богам. В горне разгорелся такой жестокий Огонь, что вся кузница готова была раскалиться. Неуступчиво, неохотно грелось злое железо, но под ударами Бога Грозы наконец подалось, начало сплющиваться в полосу. Кий и Перун выправили золотое лезвие топора, изуродованное о змеиную чешую, и наварили на него острие. Вначале секира вздрагивала на наковальне, страшась принимать смертоносную сталь. Потом притерпелась, и вид у нее сделался зловещий.
Перун подновил знаки Грома и Солнца по обе стороны острия.
— Теперь пусть прилетают, — сказал он, выйдя из кузницы. — Хоть вместе, хоть порознь! Не то я сам к ним в гости пожалую!..
Потряс секирой и метнул к Железным Горам слепящую лиловую молнию, вызывая на бой. Таких молний еще никогда не видали ни Боги, ни смертные Люди. Жемчуг от такой не родится. Мертвым, страшным был ее свет… А следом прозвучал небывалый раскат, от которого вздрогнуло, прислушавшись, темное Небо, а по избам проснулись древние старики, вспомнившие о чем-то: