Поединок во мраке
Шрифт:
Никакой системы в этой ужасной хронике не проглядывалось, скорее всего, ее и не было.
Галя догадалась: пропасть Безвременья — это нечто вроде вселенского мусоросборника, куда сбрасывается материальная оболочка каждого земного дня.
В этой трубе нет дна. Дно — конец чего-то, а тут нет ни конца ни начала.
Галя обхватила себя руками и прошептала:
— Мой Ангел-Хранитель, прости, прости меня. Я столько натворила глупостей, пусть никто на Земле не пропадет из-за меня. Пусть этот Сверчков откроет свои законы, пусть Степка выберется с Перехода.
И
— Что ты тут делаешь?
Строгий старик в белом парике тряс Галю, и она догадалась, что падение прекратилось.
— Тут не стоят, торопись!
— Вы кто? Вы живой? — осторожно спросила Горбушина.
— Мое имя знает весь мир, но тебе оно ничего не скажет, потому что ты, к сожалению, необразованная девушка.
— Скажите мне его, — настаивала Галя.
— Эмануэль Сведенборг, — представился старик. — Я создал учение о духовной Вселенной.
Ученица девятого класса могла только вздохнуть. Она действительно не знала никакого Сведенборга, а «Эмануэль» в ее понимании назывался фильм про любовь, который она не смотрела.
Девочка огляделась. Потрошилы не было видно, только под ногами пузырилась грязная лужа, в которой валялись провода и куски пластыря. Горбушина брезгливо отодвинулась.
Сведенборг помог ей взобраться на что-то вроде уступа скалы, но тьма продолжала оставаться тьмой. Ноги скользили и, хотя Галя больше не видела пролетающих людей, домов, предметов, она знала, что прорубь Безвременья рядом.
Ей показалось, что они идут вверх по снежному склону. Тропинка была очень узкой. Галя часто падала, но Сведенборг подавал ей руку, она поднималась и снова шла. Было по-прежнему холодно, но Галя не обращала на это внимания.
— Скажите, вы живой? — повторила она самый волнующий ее сейчас вопрос.
— Смерти нет.
Ей хотелось разъяснений, но тут она почувствовала, что они уже не одни. Еще один человек шел за ними на некотором расстоянии. Он тоже был странным, с недовольным лицом. Обогнав Галю, он оказался рядом с ее провожатым.
— Рад видеть тебя, Иммануил Кант, — сказал Сведенборг.
Они остановились, и Галя услышала мало понятный ей разговор о звездах, о небе, о Боге.
«Ну и тусовка», — подумала Горбушина, опускаясь на то, что казалось ей снегом, но тут же ощутила лютый холод и подскочила, пытаясь привлечь к себе внимание стариков.
— Надеюсь, уважаемые, вы про меня не забыли? Побеседовать вы всегда успеете. Подскажите, куда мне идти?
Но они не обращали на нее внимания. До Гали доносились слова о мире духов и аде, о спасении души. Она с опаской приблизилась к Сведенборгу и попыталась легонько дернуть его за фалды сюртука, хотя и не могла сказать точно, сюртук ли это.
— Ты застряла между временами, я помог тебе. Дальше иди сама. Даже я не могу тут долго находиться, мне надо возвращаться в свое время, — обернулся к ней старик.
— Возьмите, возьмите меня с собой. Пожалуйста, не оставляйте меня здесь.
— Ты из какого года? — спросил Кант.
— Из двадцать первого века.
— Значит, тебе повыше. А отсюда, из 1760 года, ты до своей Москвы не доберешься.
Галя увидела, что стоит на островерхой крыше, и смотрит в окно соседнего дома. По старинной гостиной гуляют разодетые дамы и мужчины, а пожилой человек, похожий на ее спутника, стоит у зеркала. Старик делает шаг и сливается со своим двойником. Какое-то время он остается в зеркале, но потом все исчезает.
«Мое время должно быть там, наверху, — подумала Галя. — Но как туда добраться? Степку надо выручать, а я заблудилась. Никто из здешних не может нарушить границы Пропасти Безвременья и Перехода. Может, они пересекаются?»
Стефания напрасно пыталась приказать себе:
— Вспоминай! Вспоминай!..
На память ничего не приходило, наоборот, в голове стало особенно пусто. Степка терла и согревала в ладонях желудь, заставляя себя надеяться, что та девчонка вернется. Жаль, что она не спросила ее имени. Они вообще с ней толком не поговорили. «Я тогда была зомбиком и только бубнила, пусть Дима найдет подкову», — усмехнулась Стефания.
— Пусть Дима найдет подкову! — повторила она вслух.
И тут же подскочила, вот оно — подкова! С нее-то все и началось. Теперь ее память расставила все по своим местам.
Степка вошла в свою комнату и окаменела. Спиной к ней у письменного стола стоял Агент 007 и нагло рылся в ее ящиках. Это было уже не в первый раз. Он имел обычай бродить по квартире, походя открывал шкафы, снимал книги с полок, машинально рассовывая по карманам те или иные безделицы. Он никогда не говорил, что взял и зачем. Однажды Тамара Арсентьевна робко заметила, что за это наказывают даже маленьких детей, но Агент расхохотался ей в лицо.
Он считал, что может все отобрать у этих пиявок, а если не отбирает, то делает им одолжение. Агент боялся только отца Стефании, но тот был так далеко и приезжал так редко, что как бы уже и не существовал, и Федоткин все больше ощущал себя хозяином того, что его окружало.
— Я вас увольняю. Вы свободны, — сдерживая гнев, как можно тверже произнесла Стефания.
Агент медленно повернулся, заслонив собой окно, и криво усмехнулся.
— Все, мамзель? — с вызовом спросил он.
— Все, — голос Степки предательски дрогнул.
007 пошел прямо на нее. Стефания забыла, что стоит в дверях, и внутренне напряглась. И тут она увидела: он сует себе в карман подкову!
— Положите на место!
В этот момент Боб, рыча, сорвался с места. Пес был старый, но зубы у него были по-прежнему целы, а челюсти оставались стальными.
Агент в ярости сжал подкову (и не такие железки скручивал!), но эта вдруг не поддалась. Мало того, ему показалось, что металл плавиться и обжигает ладонь, и он испуганно швырнул подкову в открытую форточку.