Поединок. Выпуск 13
Шрифт:
У наших дам явно катастрофическое падение морального чувства. Мне приходит в голову неплохая мысль. С Имен кто-то заговорил, — я подхожу к Магдалине:
— Что с вами, Магдалина, у вас сумасшедшие глаза!
Она молча глядит на меня. Понемногу слова доходят до ее сознания.
— Мстислав Юрьевич, образованная, воспитанная женщина может быть воровкой?
— Ангел мой, в этом мире все условно... А у нас в Омске и того проще: не пойман — не вор.
— Мне жутко. Должны же быть какие-то остатки порядочности.
— А зачем они?
— Вы будто нарочно толкаете
— Сознавайтесь, в чем дело?
Я смеюсь. Она поворачивается к витрине и с тихой страстностью:
— Вот он! Я могу его украсть... Я могу убить из-за него человека... Протянуть руку — и взять головокружительное счастье... Пылает зеленым огнем... Я ослепну, сойду с ума... Я разобью стекло.
Тогда я сжимаю ее холодную руку и на ухо:
— Мы с вами могли бы заключить договор. Изумруд будет ваш. Хотите? (У нее дрожит все лицо.) Как я достану изумруд, это мое дело, — вы его получите... От вас потребую только одного — послушания.
— Что я должна делать? — едва выговаривают ее губы.
— Полковник Уорд должен действовать так, как я вам буду указывать. Поняли?..
— Зачем это?
— Не ваше дело.
— Это опасно?
— Не знаю.
Быстрее, чем я думал, она ответила, впиваясь мне в руку ногтями:
— Я согласна.
Большие двери открываются. Чехи лихо берут на караул. Входят верховный правитель, Жанен и Уорд. Михайлов кидается навстречу. Колчак холодными глазами обводит присутствующих. Правая рука его за бортом морского сюртука, левая (пока еще не совсем Наполеон) опущена вдоль бедра.
— Здравствуйте, граждане, — говорит он негромко, раздельно, с глухотой в голосе; и союзникам: — Вот, господа, вы можете удостовериться, мы платим золотом за снабжение, золотом за услуги.
Жанен идет прямо к драгоценным камням. Он поднимает плечи, восхищенно и повышенно:
— Божественная красота, бесподобно, бесценно!
Колчак:
— Что вас так заинтересовало, генерал?
— Изумруд.
— Иван Андрианович, что это за изумруд, хочу я знать?
Михайлов подлетает:
— Так сказать, знаменитейший изумруд екатерининского вельможи Потемкина.
Полковник Уорд также заинтересовался камнем. На минуту его даже покидает важность. Жанен с пафосом:
— Адмирал, такой камень может быть лишь талисманом вашей славы. Я глубоко верю — России вернется ее величие... И вернете его вы.
Колчак благодарит наклоном головы. К верховному правителю осторожно приближается маленький человек с большой головой, шафранно-желтым лицом и длинными, веером, зубами — директор японского осведомительного агентства Зумотто. Чем шире он улыбается, кланяясь и будто подкрадываясь, тем суровее адмирал надвигает брови. Не подавая ему руки, говорит громко:
— Господин Зумотто, мне стало известно, что амуниция, доставленная японским командованием атаману Семенову, продана им большевикам.
Японец, приседая задом:
— Амирара, японский команда нисего неизвецна...
— Я имею точные сведения... Я должен наконец решительно прекратить анархические выступления атамана Семенова.
Он говорит о добрососедских отношениях, об открытой
— Господин Зумотто, я не хочу допустить мысли, чтобы император Японии мог пользоваться для своих целей шайками разбойников.
Жанен и Уорд внимательно слушают, маленький японец стоит перед этой группой, глядя снизу вверх на высоких людей, и улыбается. Он явно посрамлен. Адмирал резким кивком оканчивает исторический разговор, отходит к витринам.
Затем случилось то, в чем я до сих пор еще не совсем разобрался. Произошло это непредвиденно и неожиданно... (С самой ночи колчаковского переворота я не виделся с Лутошиным и, не получая от него ни вестей, ни записочек, думал, что комитетчики пережидают события. На самом деле мне продолжали не доверять...) В дверях появился полковник Волков, в коротком полушубке и снаряжении, и мне:
— Верховного правителя экстренно к телефону.
Я подошел к адмиралу и доложил. Он резко:
— Я занят! (Но видимо, что-то встревожило его, обернулся к Волкову.) Кто?
— Атаман Красильников, ваше высокопревосходительство.
— Что? — переспросил он надменно.
— Совершенно секретно, ваше высокопревосходительство.
Адмирал нахмурился, чуть-чуть дернул плечом и через всю залу под взглядами по-актерски хорошо пошел к телефону. Сразу заговорили, что, наверное, неприятности на фронте. Полетело словечко «прорыв». Дошло до уха Уорда. Глядя на Жанена, он сказал:
— Прорыв на фронте меня бы не удивил.
Жанен уязвленно:
— Почему бы это вас не удивило, полковник?
— Чем глубже русские войска станут заходить на юг, тем сильнее они будут подвергаться опасности прорыва. Соединение с Деникиным — это план безумия.
Жанен пожал плечами. Разумеется, не здесь же было спорить о французской и британской точках зрения, — о преимуществах наступления через Донбасс и Украину, как настаивает Жанен, или через Север, как хочет Уорд. Пожав плечами, Жанен сказал какую-то изящную колкость. Он сильно раздражен за последнее время. Уорд собрался ему ответить. В это время к ним подошел Савватий Миронович Холодных, — мохнатая визитка, какие-то фантастические клетчатые брюки, борода расчесана, волосы на пробор, сапоги со скрипом. Положив руку на сердце, с достоинством поклонился и произнес одну из своих замечательных речей:
— Дозвольте мне, господа союзники, представителю омского купечества... (Согнул руку коромыслом — большой палец торчком, мизинец вниз и так пригвоздил.)... мысль и факт... Ваши знаменитые купцы и промышленники конкурируют друг с дружкой... Неправильно... (И опять пригвоздил пальцем.) За всем тем мы для вас вроде как дикие, как есть азиаты. А между прочим, не лаптем щи хлебаем... Между купечеством вообще все врозь, а по божьему промыслу мы как братья родные... Это мысль и факт... (И опять пригвоздил.) За всем тем предлагаю объявить общую в Европе, в Сибири партию серьезного купечества... Само собой, банк... Всех задушим, братцы... Где какой народишко забаловался, то есть большевизм, — глуши его совместно... Один антирес и, значит, торгуй и улыбайся.