Поединок. Выпуск 18
Шрифт:
Вслед за этим Говорун поднял стоявший у двери дорожный, пестрящий кокетливыми наклейками чемоданчик и, ни с кем не прощаясь, вышел с ним на террасу. Спустя минуту спортивный «ягуар» бесшумно скользнул из гаража, круто вильнул по двору и на большой скорости понесся обратно вверх и вверх – в горы. Длинная и яркая машина успела уже превратиться в еле заметную вдалеке точку, а потревоженные выхлопными газами цветы перед гаражом все еще раскачивались себе да раскачивались на гибких стеблях, почти касаясь нежными лепестками пыльного и горячего асфальта.
Что в общем-то мы повидали? И, словно бы кадры кино, Влекут нас тревожные дали: Куда – а не все ли равно? Влекут нас по новым дорогам И мчать, и шагать босиком. НеведомоеК морю Чудак приехал первым рейсовым автобусом, когда в сонной утренней рани клочкастый туман, словно зимняя метель в сильно замедленной съемке, еще клубился над самой водой, перед тем как часа эдак через два подняться к синему небу и слиться в нем с легкими облаками. Асфальтовая дорога затейливо и пока еще безлюдно и безмашинно петляла между старинными курганами, пологие округлости которых вздымались от края и до края степи, раскинувшейся в привычном ко всему равнодушии вечного покоя. Ветры, снега, дожди и тени вперемешку с земным прахом, зверями, странниками, змеями и птицами двигались по бесконечной шири или над ней, вроде бы как в бестолковости своей торопились неведомо куда – и только мудрые курганы из века в век пребывали в неподвижности, становясь от старости все суше, все слежалей и все загадочней.
– Молодой человек, вы заслонили нас от солнца!
– Извините, – Чудак посмотрел сверху вниз на двух девушек, лежавших на песке в ярких купальниках и с приклеенными к носам уголками блокнотных листиков. – Я полагал, что, наоборот, заслоняю солнце от вашего огня.
– Пышный комплимент, – засмеялись девушки, являвшиеся, очевидно, сбежавшими с лекций студентками. – Вы, судя по всему, долгое время жили при дворе какого-нибудь восточного правителя?
– Совершенно верно. Только не при дворе, а во дворе, и не правителя, а правления. Колхозного правления. Хотя при наличии некоторого воображения тут разница не столь уж велика.
Девушки снова засмеялись, а Чудак, сохраняя внутреннюю собранность, внимательно осмотрелся, то ли выискивая среди праздных групп, пар и одиночек на плй-же сухощавую фигуру Говоруна, то ли опасаясь, что тот каким-нибудь образом слышит и не слишком одобряет эту невинную маскировочную пикировку с насмешливыми студентками. Но ничто на берегу не внушало сейчас тревоги: ни горки одежды, предусмотрительно (чтоб ветром не унесло) придавленные сверху одним или несколькими голышами, ни сосредоточенные лица ранних купальщиков, выполняющих пока – для разминки перед заплывом – замысловатые гимнастические упражнения, ни почтенного возраста толстяки, мелко вышагивающие по белому песку туда и обратно в своих широченных и по-футбольному длинных трусах.
– Счастливо отдохнуть от сурового гранита науки в объятиях нежной черноморской волны!
– Того же и вам, чтобы дух перевести после дворовых интриг колхозного правления!
Отойдя от девушек подальше, Чудак безошибочно сориентировался и, валявшимся тут же жестяным обрезком выкопав неглубокую ямку, для начала набрал доверху в бумажный кулечек слепо ворочающихся розовато-коричневых червяков. Затем извлек из кармана донную удочку, насадил на крючок наживку, закинул, как бы победно огляделся, привязал шнур к торчащему тут же колышку и снова поглядел вокруг. Ничего настораживающего. И – никого в пределах метров ста. Тогда Чудак распрямился, отмерил, словно бы разминаясь, шесть шагов вправо от колышка и стал сначала ногами, а потом, присев на корточки, и ладонями, будто готовя хранилище для будущего улова, разгребать влажный на глубине песок.
Казалось, не вечность тому назад, а совсем еще недавно, за день до перехода границы, слушали они с господином Мантейфелем, стоя в укрытии, вбирали в себя, зябко поеживаясь, шуршание дождевых струй под мощные раскаты (словно здоровенные и насквозь промороженные поленья кто-то колол над головой) летнего грома. Сильный ветер мешал ливню падать отвесно, и сверкающие, частые, колеблемые яростными порывами нити влаги напоминали гигантскую метлу, не оставляющую на бескрайнем пространстве вокруг и одного сухого пятнышка. Крохотный рыбацкий поселок на том, на турецком берегу полнился гортанным гусиным гоготом, ошалевшие от восторга серо-белые птицы, Бог весть с чего проявляясь в этот раз по-мальчишечьи, с шумом рушились в лужи, били по ним крыльями и, то затейливо изгибая, то вновь вытягивая шеи, окатывали себя водой. Новые и новые стаи по природе в общем-то спокойных гусей сполошно выбегали из дворов, тяжело разгонялись, в помощь себе размахивая крыльями под уже затихающим дождем, срывались даже на низкий полет, но, правда, тут же поочередно падали на воду. «Возможно, тебе придется там контактировать еще с кем-нибудь из наших, но подчиняться ты обязан только Говоруну, – наставлял воспитанника доктор философии, следя, как задиристые гусаки хватали друг друга багровыми клювами и долго бились могучими, но, похоже, навсегда
– Сегодня-то она как?
– Кто – сегодня? – вздрогнул от неожиданности Чудак. – Что – как?
– Рыбка сегодня как, спрашиваю? – уточнил высокий и мускулистый парень в клетчатых плавках и в дамской соломенной шляпке. – Обычно она здесь клюет что надо.
– А кто знает, что ей надо? – взял себя в руки Чудак. – И вообще рыба в отличие, скажем, от птицы не может целые сутки знай клевать себе да клевать без риска быть пойманной. Мотыль на крючке, как известно, не мотылек на сучке.
Незадолго перед этим Чудак нащупал в мокром песке рацию, оформленную внешне в виде коричневого – могущего сойти за рыбацкое – полиэтиленового ведерка, и, неприметно оглянувшись по сторонам, с облегчением извлек ее наружу. Резиновый чехол пришлось, оберегая батареи от влаги, снимать с ведерка со всеми предосторожностями, но рация внутри оказалась совершенно сухой: оставалось лишь открыть ее, разложить, воткнуть в песок бамбуковое удилище-антенну да включить приемник. Полиэтиленовое ведерко, послушное пальцам Чудака, ожило, озвучилось треском и шорохами эфира, заиграло отсветами крохотных лампочек, хотя это самовольное опробование средства связи в одиночку являлось грубейшим нарушением инструкции, поскольку Говорун, видимо, проверяя новичка на выдержку, не пришел сегодня на условленную встречу. Но как тут было перебороть соблазн? Рыба-то ведь тоже не ловилась, и Чудак лишь для отвода глаз то и дело вытаскивал донку, чертыхаясь и прицокивая языком, наживлял очередного червяка и забрасывал ее вновь. А натренированный слух между тем чутко следил за волнующей трескотней и шипеньем портативной рации, безошибочный слух разведчика перебирал множество приглушенных звуков, отыскивая в их хаосе единственно нужные и знакомые позывные. И вот, наконец, привычно, четко и многозначительно застучало – словно бы костяшками пальцев в переносицу: тата-тити-татата, тата-тити-тата-та. Чудак для пущей маскировки, на всякий случай, указательным пальцем левой руки рисовал на песке женскую кокетливую головку, а правой рукой отбивал такт, помогая себе е ходу, без предварительной записи, раскодировать (а то развели со своим Говоруном тайны за семью печатями!) содержание короткой передачи. «Задание остается прежним, задание остается прежним, – теперь уже не бесстрастно попискивало ведерко. – Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Отзовись завтра в это же время. Прием закончен». Нет, Чудак не стал заходить в нарушении инструкции слишком далеко, хотя его (подумаешь, какая тут сложность: закодировать текст без Говоруна!) так и подмывало взяться за ключ, переключить рацию на передачу и – с Богом! – дать в эфир свои позывные…
А Говорун так-таки и не пришел на заранее назначенную встречу. И вот умолкла настойчивая морзянка, и лишился своего такого хищного, своего зеленоватого отлива круглый и теперь уже совершенно черный глазок миниатюрного приемника. А еще через несколько мгновений плоские краешки черноморских волн почти совсем слизали песчаный бугорок над вновь закопанным полиэтиленовым ведерком в резиновом чехле. И вот теперь этот высокорослый молодой богатырь, изнывающий от пляжной скуки…
– Я что-то не совсем понимаю. Ты хочешь сказать, что птицеловам везет больше, чем рыболовам? Или на оборот?
– Больше всего везет тому, у кого над душой никто не стоит.
Грубо, конечно, было отвечено, но поди угадай, кто по роду занятий этот мускулистый приставала в клетчатых плавках и дамской шляпе – из тех он, кто действительно томится от безделья, или всё-таки из тех, кто, демонстрируя непрезентабельность, занят своим опасным делом? А может быть, просто заезжий и одинокий в это утро спортсмен или судовой грузчик (мускулы-то какие, мускулы!) решил завязать недолгое знакомство с тоже одиноким и, похоже, незадачливым местным рыболовом? Но так или иначе, а время-то, время торопилось к условленному сроку, когда Чудак обязан был покинуть морской берег и вернуться обратно ближайшим по расписанию рейсовым автобусом. Пришлось недовольно похмуриться да сдержанно как бы и поругать шляющихся тут, понимаешь ли, без дела и мешающих другим, пришлось как бы нехотя смотать донку и, осторожно обходя загорающих или попросту переступая через них, направиться к игрушечно карабкающемуся по склону – домик за домиком и дворик за двориком – поселку.