Поединок. Выпуск 7
Шрифт:
***
Выслушав доклад Закурдаева, Сорокин сразу поднял группу:
— Не думаю, что немцы станут нас разыскивать. Но нельзя забывать, что с нами раненый командир. Поэтому рисковать не стоит.
Пограничники подняли носилки и двинулись в обход деревни. Уже на ходу решали все проблемы. И в первую очередь — куда идти дальше. Сорокин советовался только со старшиной. Зубков был человеком рассудительным, и к его предложениям стоило прислушиваться. В конце концов решили, что самое правильное будет выходить к реке километрах в трех ниже переправы, которую, по сообщению Ульяны, возводили деревенские мужики. Карты у Сорокина не
Сорокин шел впереди группы. Зубков переместился замыкающим. Борька только того и ждал. Он тоже начал потихоньку отставать и скоро незаметно поравнялся со старшиной.
— Ты чего? — сразу обратил на него внимание Зубков.
— Ничего, — испугался вдруг говорить правду Борька.
— А чего нос повесил?
— Закурдаев сказал, что меня трибуналом судить будут, — признался Борька.
Зубков сокрушенно усмехнулся.
— Самого–то его, черта долговязого, взгреть бы полагалось: с мальцом совладать не смог. Да так уж, учитывая ситуацию, — махнул он рукой.
— Да, это вы так думаете, — не поверил Борька. — А старший лейтенант?
— Что — старший лейтенант? — не понял Зубков.
— Старший лейтенант, наверно, по–другому думает. Он, наверно, как Закурдаев, — объяснил Борька.
— А ты спроси поди, — посоветовал Зубков.
Борька поспешил в голову цепочки. Когда обгонял Закурдаева, заглянул ему в глаза. Закурдаев сощурился и погрозил ему пальцем. Борька ничего Закурдаеву не ответил и прибавил шаг. Поравнялся с Сорокиным. Но спрашивать его ни о чем не стал. Старший лейтенант был чем–то озабочен. Борьке казалось, что старший лейтенант наверняка сейчас думает о нем. А точнее, обо всей этой истории с гранатой и т.д. И конечно, он также осуждает его, как и Закурдаев. И не только осуждает, а, возможно, даже обдумывает, как теперь с ним поступить, может, и на самом деле отдать под трибунал?
Сорокин действительно был погружен в размышления. Но конечно, не о Борьке. Он думал о том, что они вряд ли донесут до своих живым капитана Колодяжного. Потому что, когда командира сегодня перевязывали, он ясно увидел вокруг раны на бедре сиреневый овал гангрены. А это значило, что дела командира очень плохи. А для него, Сорокина, капитан Колодяжный был не только командиром, но и другом, который научил его многому хорошему. Когда в тридцать восьмом году Сорокин прибыл молоденьким лейтенантом на заставу для прохождения службы, Колодяжный был начальником заставы. Не все тогда, на первых порах, ладилось у Сорокина. Многого он еще не знал, не умел. И Колодяжный не пожалел ни сил, ни, времени, чтобы помочь молодому командиру стать на ноги. Не такая уж большая и разница была у них в летах. А был он, Антон Семенович Колодяжный, и бойцам и командирам как отец. Обо всем об этом и думал сейчас Сорокин. И поэтому, когда заметил неожиданно возле себя Борьку, то в первую очередь вспомнил не о том, что докладывал ему о нем Закурдаев, а о его несчастной доле. Вспомнил и от всего сердца пожалел парнишку, с которым так неожиданно свела их судьба. А парнишка–то оказался смелым и находчивым. И Сорокину уже хотелось не жалеть его, а гордиться им и подбодрить его. И он спросил:
— А из боевой винтовки ты когда–нибудь стрелял?
Борька не ожидал такого вопроса, но обрадовался ему:
— Из боевой, товарищ старший лейтенант, не приходилось. А из мелкокалиберной выбил на «ворошиловского стрелка».
—
Борька понял: винтовку, пожалуй, ему не дадут. И взмолился:
— Я справлюсь, Николай Михалыч…
— Ничего, — успокоил его Сорокин. — Мы тебе автомат раздобудем.
«А судить меня не будут?» — так и подмывало спросить Борьку. Но он спросил о другом:
— Какой — наш? Немецкий?
— Скорее всего, немецкий. К нему и с патронами легче, — ответил Сорокин.
Борьке снова захотелось спросить: «А когда добудете?» Но неожиданно в чаще деревьев обозначился просвет. И все стали смотреть в этом направлении. Казалось, что в конце просвета лес обрывался и начиналась пустота. А за ней снова росли деревья.
— Ведь там, наверное, река, — сказал Зубков. — Иначе чего бы лесу через даль видеться?
— Возможно, — не стал возражать Сорокин. — Быстро мы пришли.
— Так ведь и шли ходко, товарищ старший лейтенант, — заметил Зубков. — Гимнастерку на спине хоть отжимай.
— В таком случае, оставайтесь здесь. А я осмотрю местность, — сказал Сорокин.
И пошел дальше. Зубков отпустил его метров на сто и кивнул Закурдаеву:
— Давай–ка вместе с Сапожниковым за ним.
— Ну да. А он заругается, — возразил Закурдаев.
— Сполняй! — даже не пожелал объясняться Зубков. — Быстро сполняй!
Закурдаев кивнул Сапожникову, и они двинулись следом за старшим лейтенантом. Сорокина они увидели лежащим. Старший лейтенант, прижавшись к земле, старался разглядеть реку из–под молоденьких елочек. Но впереди, как назло, висела надломленная береза и закрывала весь вид. Сорокин решил перебраться на более удобное для наблюдения место и увидел пограничников. Но отнесся к этому совершенно спокойно и только сказал вполголоса:
— Давайте немного правее возьмем.
Они продвинулись вниз по течению метров на сто и снова подползли к берегу. И сразу все трое, словно по команде, замерли. Метрах в пятнадцати от берега на воде спокойно покачивался белый катер. На корме сидел немец и смотрел на поплавки удочек. Ни справа, ни слева от него никого больше видно не было. Пограничники отползли назад, в глубь леса. Но настолько, чтобы не потерять белый катер из виду.
— Откуда он тут взялся? — недоуменно спросил Закурдаев.
— Наверно, оттуда, с переправы пригнали, — решил Сапожников. — Захотелось немецкому начальству ушицы отведать, вот он и бросил якорь в тихой заводинке.
— А что у него на борту написано, не заметили? — спросил Сорокин.
— «Белая роза», — ответил Сапожников.
— А другая надпись? — вспомнил Закурдаев.
— На каюте? Курить запрещается, — объяснил Сапожников.
— Хм, — хмыкнул Закурдаев. — Гранату бы ему туда. Сразу бы и ухи отведал, и дыму понюхал.
— Были бы одни, так бы и сделали, — сказал Сорокин. — А сейчас все по–другому делать будем.
Оставив Сапожникова наблюдать за катером, Сорокин и Закурдаев пошли к своим. Зубков несколько удивился, увидев их только вдвоем. Но спрашивать ни о чем не стал. Решил, что начальству видней, где кого оставлять. Тем более что старший лейтенант безо всяких предисловий объявил:
— Будем брать «языка».
— Когда? — сразу спросил Зубков.
— Сейчас.
— Где?
— Здесь, на берегу. Веревка у кого–нибудь есть?
— У меня, — ответил Гусейнов и достал из вещмешка моток веревки.