Поединок. Записки офицера
Шрифт:
— Да, пока мы его будем считать дезертиром. Против фактов, как говорят, не попрешь. Факт — вещь упрямая. — Он нагнулся над столом, стал вновь рассматривать чувашовский орден и в эту минуту что-то произошло с ним. Лицо его оживилось. Он поспешно вытащил из кармана лупу, прищурясь, нацелился ею на орден, уже с удовольствием приговаривая:
— Так-так-так. — Потом позвал меня: — Идите-ка сюда, — протянул орден, лупу. — Поглядите.
Я поглядел. Орден как орден. Ничего в нем особенного не было.
— Вглядитесь-ка, — настаивал Бардин. — Орден-то
Когда дежурный ввел Чувашова, Бардин сказал:
— Садитесь, Чувашов, и рассказывайте все по порядку.
Чувашов продолжал стоять.
— Я вам все рассказал, товарищ капитан.
— Я не про то совсем, — отмахнулся Бардин. — Я о другом теперь. Ведь вы не дезертир. — Я внимательно следил за выражением лица Чувашова. Но при этих насмешливых, сказанных как бы между прочим словах Бардина, на нем не дрогнул ни один мускул.
— Что же вы молчите? — продолжал Бардин. — Не хотите говорить? Ну, чтобы нам с вами не терять зря времени, давайте мы вот как сделаем. Вот ваш вещевой мешок. — Бардин сходил в угол, принес оттуда вещевой мешок Чувашова. — Возьмите его в левую руку. Берите, берите, не бойтесь. Вот так. Теперь представьте, что вы находитесь не в этой комнате, а в деревне Малая Гута, на южной ее окраине. Правда, вы должны были быть здесь, в Знаменке, но тут поселились пограничники, и встреча была перенесена в Малую Гуту. Теперь вы подходите ко мне и говорите: «Нет ли закурить махорочки? Своя вся извелась». Ну, давайте, говорите, Тарасов! Ну!
— А дальше что? — спокойно спросил тот.
— Неужели вам не ясно, что дальше?
Чувашов-Тарасов отбросил вещевой мешок в сторону, сел на табуретку, угрюмо сказал:
— Дайте закурить.
Бардин протянул ему папироску, зажег спичку.
— Кто резидент?
— А вам не все равно? — Чувашов-Тарасов, жадно затягиваясь, насмешливо глядел на него.
— Нет, не все равно.
— Гуго Фандрих.
Я увидел, что Бардин даже просиял при этих словах.
— Давайте его координаты.
— Они вам уже не помогут.
— Вы так думаете?
— Не думаю, а знаю. Гуго Фандрих перешел фронт. Это тот самый Попочкин, который якобы дезертировал вместе со мной.
— Аа-а, черт! — вырвалось у Бардина. — Опять он ушел от меня.
Чувашов-Тарасов ответил утвердительно:
— Не знаю, опять ли, но ушел.
— Для чего вы должны были встретиться с парашютистом? — Бардин спрашивал уже зло, отрывисто. Я был не меньше его раздосадован тем, что ему, да и мне вместе с ним, не удалось захватить неуловимого Гуго Фандриха.
— Чтобы на всякий случай продублировать сведения, которые нес Фандрих. — Чувашов-Тарасов поднялся, подошел к столу, не спеша загасил в пепельнице папиросу.
— А
— Потом работать самостоятельно.
— Чья радиостанция работала вчера ночью?
— Этого я не знаю. Все, капитан. Пишите протокол. Мне эти разговоры уже надоели.
— Мне тоже. Вы правы. — Бардин сел за стол.
Пораженный и обескураженный тем, что открылось мне здесь сейчас, я еще долго стоял возле двери, не смея шелохнуться.
XXXII
Прошло две недели, которые, в сущности, не внесли в нашу жизнь никаких изменений и поэтому я с легкостью на душе пропускаю их.
Мы выполняли свою службу, исправно посылали наряды, но они были безрезультатны. А полковая радиостанция еще трижды за это время засекала работу не известного никому передатчика, который, по всем предположениям, находился где-то на участке, охраняемом нашей заставой.
На поиски этой рации мы два раза высылали в лес РПГ, даже прочесали лесной массив между Суворино — Малая Гута — Большие Мельницы всем батальоном, однако обнаружить ее и на этот раз нам не удалось.
Движение по магистрали все усиливалось, особенно ночью. К фронту шли пехотные, танковые и артиллерийские соединения. Фашистские самолеты стали наведываться в наш район, бомбить магистраль и однажды обрушились на Большие Мельницы, когда там. остановилась колонна машин с боеприпасами.
Во время бомбежки ранило в руку небольшим осколком майора Толоконникова. В госпиталь майор не поехал, вызвав этим поступком всеобщий восторг среди прачек, хотя на лице у него с тех пор появилось какое-то испуганное выражение. Он то и дело с опаской косился на небо.
Бардин считал, что налеты фашистской авиации прямым образом связаны с работой радиостанции, по всей вероятности, сообщавшей немцам о движении и скоплении войск на магистрали.
Вернулись со стажировки на переднем крае Фомушкин и Назиров. Между прочим, они сообщили, что на стажировку попали в тот самый полк, из которого дезертировали Чувашов и Попочкин. Когда они рассказали в полку, какие это дезертиры, над ними стали смеяться и им никто не поверил, потому что Попочкин, полковой сапожник, вопреки показаниям Чувашова, служившего в полку писарем, не переходил переднего края и был найден в лесу убитым. Кто-то с близкого расстояния выстрелил ему в затылок и завалил его еловыми лапами, явно для того, чтобы не скоро нашли.
Бардин, выслушав рассказ Фомушкина, помрачнел еще больше. История с Чувашовым и Попочкиным оказалась очень запутанной. Кто же убил Попочкина? Действительно ли Попочкин был тем самым Фандрихом, которого Бардину не удавалось задержать вот уже много лет?
Однако все это скоро пришлось забыть. Новые события отвлекли внимание: началось наступление наших войск.
Мы снялись и двинулись вслед за фронтом, и когда вечером проезжали через Большие Мельницы, «мыльный пузырь» тоже грузился на машины. Майор Толоконников, с рукою на перевязи, стоял посреди деревни, распоряжаясь погрузкой.