Поединок. Записки офицера
Шрифт:
— Зачем? — удивленно спросил Гаевой.
— Погодите, не перебивайте. Как только санинструктор уселся, солдаты сейчас же, в порядке строгой живой очереди, подают ему через окошечко свои рубахи, и санинструктор начинает водить ногтями по швам.
— По вшам, — подсказывает Скляренко.
— Нет, по швам. Вшей-то ведь нет, — поправляю я его.
— Это мальчишество! — вскричал Гаевой. — Я буду вынужден доложить об этом подполковнику!
Не знаю, докладывал ли Гаевой командиру батальона, однако разговор
…Старшина принес с собою белоснежные подворотнички на всю роту, пуговицы. Прошелся по взводам, осмотрел солдат.
— Почему шаровары порваны? — спрашивал он одного. — Ты думаешь, государство тебе по десять пар за лето выдаст, только носи!
— Да я зашью, товарищ старшина. За проволоку зацепился.
— Зашью! Иди сейчас же к портному, он у связистов в землянке, тебя ждет.
— А у тебя почему нет пуговицы на гимнастерке?
— Оборвалась.
— Я знаю, что оборвалась. Почему не пришита?
— Потерялась.
— Сержанты за продуктами ходят? Заказать, чтобы пуговицу захватили, тебе некогда? Ты что такой неряшливый, командира позоришь? Держи пуговицу. А эту вот еще про запас. Нитки есть? Иголка? Живо пришить.
— А ну-ка, разуйся, — требовал он у третьего.
Солдат садится на землю, разматывает обмотки, снимает один ботинок, второй.
— Так и знал, — говорит старшина. — Приходи ко мне, я постираю.
— Чего?
— Портянки.
— Да я сам, товарищ старшина, — краснеет в смущении солдат.
— Неужели сможешь?
— Смогу.
— Ручеек-то знаешь, где протекает?
— Да, знаю…
— Бочажинка там есть…
— И бочажинку знаю.
— Ну, вот и ступай. Мыло не забудь прихватить. Есть мыло? Через час доложишь. Я у командира буду.
…Старшина сидит у меня в блиндаже, сняв пилотку, почесывает топорщащуюся ежиком седую голову, рассказывает:
— Что делается, командир! Ай-яй-яй! Что делается! В тылу скоро места пустого не найдешь, а эшелоны все прибывают и прибывают. Танки, орудия… Ай-яй-яй! Горы снарядов навалили в лесу!
— Не болтай!
— Сам видел!
Мы, конечно, уже слышали, что к нам стали прибывать свежие части. Поговаривали, будто нас будут сменять. Однако то, что рассказал Лисицин, конечно, не походило на обычную перегруппировку. Накапливание в нашем тылу крупных сил имело иное значение.
— Стало быть, скоро вперед? — спросил я, не в силах сдержать радостной улыбки.
— Так точно, товарищ командир, — вперед и никаких гвоздей! — не менее радостно подтвердил старшина. — Скоро погоним отсюда фашистов и в хвост и в гриву. А Гафуров-то, — он смеется, — опять от Тоньки своей письмо получил. И смех, и грех!..
— Слушай, старик, у тебя водка есть? — спрашиваю я. Фронт перешел на летнюю продовольственную норму, и водку выдавать перестали.
Лисицин
— Немного есть, — нерешительно говорит он.
— Ты вот что, лишнюю водку Гаевому не сдавай.
— Буду я ему сдавать, как же!
— Прибереги ее к нашему юбилею. Надо будет отметить годовщину сформирования батальона.
— Слушаюсь.
— И мне не давай, просить буду, приказывать — не давай.
— Не дам.
X
— Товарищ капитан, вас к телефону, — говорит Шубный.
— Кто?
— Не знаю. Очень сердитый кто-то.
Я взял трубку, и мне было строго и категорично заявлено:
— С вами говорит начальник агитмашины майор Гутман. Прошу срочно явиться ко мне на вашу противотанковую батарею.
«Так уж и срочно!» — подумал я и ответил:
— Покидать передний край я не могу. Если я вам нужен, прошу прийти сюда.
Он едва выслушал меня и повелительно прокричал:
— Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я нахожусь на положении начальника отдела политуправления армии.
— Вы понимаете, товарищ майор, что я не могу покидать передний край? — стал я ему разъяснять. — Я жду вас на КП. Командир взвода даст вам сопровождающего., но должен вас предупредить, что местность простреливается, днем ходить опасно.
Он ничего не ответил. Мне не понравилось, что майор слишком заботливо говорил о том, какое высокое положение он занимает. Люди, старающиеся подчеркнуть свое должностное превосходство перед другими, обычно бывают неумны, трусливы, поэтому я со злорадством подумал о майоре: «Ни черта он не придет, испугается».
Однако не минуло и четверти часа, а майор уже стоял в дверях блиндажа и внимательно рассматривал меня темными, немного выпуклыми глазами, ничего, кроме гневного нетерпения, не выражавшими. Он был молод, строен, из-под пилотки выбивались черные, вьющиеся красивыми кольцами волосы. И то, что он пришел так скоро, не взяв даже с собою сопровождающего, опровергало мои представления о нем как о человеке вздорном и слабовольном. Он мне понравился.
— Почему вы не явились по моему приказанию? — строго нахмурив брови, спросил майор.
— Прошу ваши документы, — сказал я.
Он поморщился.
— Вам достаточно того, что я вам сказал.
Но я решил настоять на своем, хотя и верил ему.
— Нет, мне этого мало. Я вас не знаю.
Нетерпение в его глазах сменилось изумлением, и они как бы стали от этого еще больше и красивее. Мы некоторое время молча простояли друг против друга, выжидая. Потом майор первый не выдержал этого неловкого молчания, как-то очень хорошо, человечно улыбнулся в смущении и показал мне свое удостоверение личности. Тогда я ответил: