Поэма Иван Гусаров

Бутенко Вадим Аполлонович

Он сам принял судьбы обет.

Занятье САМБО укрепляло

Его упорственную ртуть,

А там, где не дано согнуть,

Разил по принципу кинжала.

В скрижалях памяти завет

Его непраздного взросления,

Где каждый акт – своё прозрение:

Борьба – то древний путь единоборца;

Наука – логика и суть времён;

А вместе с тем другая ипостась,

Другая мука, которой был

Он

награждён, —

Ничем другим не уступала.

И завершая слов портрет,

Вручаю к образу Ивана

Палитру красок, кисть, мольберт.

***

Глава третья «Кавказ»

Творец не дремлет ни на миг,

Он бдит под парусом, крылаты

Его мечты, но крепость в латах

Хранит его цветущий верть,

Как песни Бояна, застенок твердь.

Творец, пусть самый даровитый,

Воспрявший мудростью отцов,

Делам не доведёт концов,

Какой бы ни был плодовитый;

Лишь тем творениям ударить в цветь,

Что мастер вёл под ясность цели.

И чтобы ни были напрасны

Скитанья в поисках пути,

Иван намерил впереди

Себе задачи над прекрасным.

И лиры бег в страну теней

Открыли горы. Богатей

О них сказанья, гимны, вести;

Прибыл Иван – Кавказ в том месте.

***

Военный, было, полигон

В наименованном ущелье

Хранил когда-то беглецов,

Питаемых надеждой мщенья.

В сени суровый горный край

Восстаний пылких за свободу,

Им каждым племенем отдай

Орлят, воспитанных по роду

Законам веры. И в чести

Блюстителей обычаев вражды.

И в том ущелье укрывались

Мятежники, чей дух – война:

Будь то отпор с Невы царю

Иль феодаловой неволе —

От брата по единой доле —

Владычествующему над тобой.

Ущелье помнит много сказов:

Одни из них забыты сразу;

Другие – поэта пылкою душой

Воспеты – властвуют над временем,

И как бы вновь помолодели

С чеченской «первой» и «второй».

О мой герой! Один ли, с кем-то?

Он в том ущелье незабвенном

Застыл и думой бередит,

А перед ним земля дрожит

Разрывом оползней и селей.

Заставами ковчеги сели:

Другого выхода им нет —

В ущелье том держать запрет!

Ивана мы на миг забыли,

Стрелой полёта

отпустили,

Творя по соколу куплет.

А он уже отбросил стразы

Столичной жизни, и спецназу

На год служивый предался.

И горы, словно поднося,

Его одаривали лихо:

Стеречь в курумнике бандита,

Ползти козлиною тропой;

Следить за государевой чертой

И поминать того пиита,

Что горца славил, и кинжал

Внимал в сопернический дар.

Луна, он видел, к небосводу

Взошла из дальних мглистых туч,

Уже её сакральный луч

Окрасил каменные своды…

И кручи горные породы

В зловещей тайной тишине

Внушали молча о вине,

Творимой русскими, – раздором,

Врезавшим в горы, и к годам,

Точащим кровию от споров.

Но стихам

Не обуздать всего простора

И смысла шествия по головам.

То было в том суровом быте:

Нанизать горную обитель

С надёжной верой в идеал

Своих порядков. И в орбите

Держать своих подвижных плеч:

Кнутом и пряником стеречь,

Не допуская чувств обмана

И бегств к стамбульскому султану.

В турецкой видя западне

Угрозу трону и стране.

Кавказ, Кавказ —

И древле был ты сопряженным,

И княжич русский волны челном

В прибрежье лихо разрезал!

Сыны твои тогда не знали

О сурах строгости в Исламе,

И как иные крепко спали

В любви к языческим богам.

«Мстислава помню я доселе —

Коль будет спор на этом деле:

Кто в брани был неустрашим?!

С касожским князем выходил,

И ясы – зрели поединок,

И разве буду я одинок —

Кто вам расскажет эту быль?»

«Смолчи, Иван. Другая пыль

Дорог российского престола —

На веке жизни Льва Толстого

Сюда твой род поворотил,

И помнит всяк: Имам Шамиль

Другое в память врезал слово;

И не далось иной ценою —

Как много пролитою кровью

Кавказ с собой соединить.

Не тычь нам предками.

Мстислава

Унялась боль, зажили раны.

И мы воспряли под Исламом

Волною в тысячу колен.

Аллаха дух над тем корпел».

Конец ознакомительного фрагмента.