Поэмы (1922-февраль 1923)
Шрифт:
{* Дальнейшие части показывают безотносительность моего Интернационала
немецкому. Второй год делаю эту вещь. Выделывая дальнейшее, должно быть,
буду не раз перерабатывать и "открытое". (Прим. автора.)}
Были белые булки.
звезд.
Маленькие.
И то по фунту.
А вы
уходили в подполье,
готовясь к голодному бунту.
Жили, жря и ржа.
10 Мир
в небо отелями вылез,
лифт франтих винтил по этажам спокойным.
А вы
в подпольи таились,
готовясь к грядущим войнам.
В креслах времен
незыблем
капитализма зад.
Жизнь
20 стынет чаем на блюдце.
А вы -
уже!
–
смотрели в глаза
атакующим дням революций.
Вывернувшись с изнанки,
выкрасив бороду,
гоняли изгнанники
от города к городу.
В колизеи душ,
30 в стадионы-головы,
еле-еле взнеся их в парижский чердак,
собирали в цифры,
строили голь вы
так -
притекшие человечьей кашей
с плантаций,
с заводов -
обратно
шагали в марше
40 стройных рабочих взводов.
Фарами фирмы марксовой
авто диалектики врезалось в год_а_.
Будущее рассеивало мрак свой.
И когда
Октябрь
пришел и з_а_лил,
огневой галоп,
казалось,
не взнуздает даже дым,
50 вы
железоруки
взяли
революции огнедымые бразды.
Скакали и прямо,
и вбок,
и криво.
Кронштадтом конь.
На дыбы.
60 Над Невою.
Бедой Ярославля горит огнегривый.
Царицын сковал в кольцо огневое.
Гора.
Махнул через гору -
и к новой.
Бездна.
Взвился над бездной -
и к бездне.
До крови с-под ногтя
70 в загривок конёвый
вцепившийся
мчался и мчался наездник.
Восторжен до крика,
тревожен до боли,
я тоже
в бешеном темпе галопа
по меди слов языком колоколил,
ладонями рифм торжествующе хлопал.
Доскакиваем.
80 Огонь попритушен.
Чадит мещанство.
Дымится покамест.
Но крепко
на загнанной конской туше
сидим,
в колени зажата боками.
Сменили.
Битюг трудовой.
И не мешкая,
90 мимо развалин,
пожарищ мимо мы.
Головешку за головешкою
притушим,
иными развеясь дымами.
Во тьме
без пути
по развалинам лазая,
твой конь дрожит,
спотыкается тычась твой.
100 Но будет:
Шатурское
тысячеглазое
пути сияньем прозрит электричество.
Пойди,
битюгом Россию промеряй-ка!
Но будет миг,
верую,