Поэмы и стихотворения
Шрифт:
CLXXVI.
Отверзясь, они устремляютъ невольный взглядъ на злящую рану, прорзанную вепремъ въ нжномъ боку Адониса; его лилейная близна орошена алыми слезами, катившимися изъ этой раны; не было цвтка, травки, листка, растенія, не впитавшихъ его крови и какъ бы не сочившихъ ея вмст съ нимъ.
CLXXVII.
Бдная Венера видть это торжественное сочувствіе она склоняетъ свою голову на плечо, она то страдаетъ молча, то безумно бредитъ, думаетъ, онъ не умеръ, не мотъ умереть. Голосъ ея замираетъ, колна забываютъ преклониться,
CLXXVIII.
Она смотритъ такъ пристально на его рану, что она представляется тройною ея помутившемуся взору. Тогда она упрекаетъ свои умножающіе глаза, которые плодятъ удары, гд ихъ нтъ; лицо его двоится, каждый членъ кажется вдвойн; зрніе часто вводится въ обманъ, когда разумъ въ затменіи.
CLXXIX.
"Мои уста не находятъ выраженія для моего горя объ одномъ, произноситъ она, а вотъ два мертвыхъ Адониса! Мои вздохи истощились, мои соленыя слезы изсякли, мои глаза въ огн, мое сердце обратилось въ свинецъ. Тяжкій свинецъ моего сердца, растопись на красномъ огн моихъ глазъ! Такъ я умру, расплавленная въ страстномъ желаніи.
CLXXX.
"Увы, бдный міръ, что за сокровище ты утратилъ! Остается ли въ живыхъ чье либо лицо, достойное взглядовъ? Чей голосъ будетъ музыкой? Чмъ можешь ты теперь похвалиться изъ бывшаго или грядущаго? Цвты благоуханны, ихъ окраска свжа и мила, но истинная краса жила и умерла съ нимъ.
CLXXXI.
"Пусть ни одно твореніе не носитъ боле головнаго убора или покрывала! Ни солнце, ни втеръ не будутъ стремиться Облобызать васъ: вамъ нечего прелестнаго терять, вамъ нечего и бояться; солнце презираетъ васъ, втеръ васъ освищетъ. Но когда былъ живъ Адонисъ, то солнце и втеръ рыскали, какъ два вора, чтобы похитить его красу.
CLXXXII.
"Онъ накрывался поэтому шапкою, но яркое солнце заглядывало и подъ ея поля, а втеръ сдувалъ ее и, когда она падала, игралъ его кудрями. Адонисъ начиналъ плакать, и тотчасъ же они, сжалясь надъ его нжнымъ возрастомъ, соперничали въ томъ, кому осушить его слезы.
CLXXXIII.
"Чтобы взглянуть на его лицо, левъ крался за какой-нибудь изгородью, не желая его испугать; чтобы насладиться его пніемъ, тигръ длался ручнымъ и смирно внималъ ему; стоило ему заговорить, и волкъ оставлялъ свою добычу и не трогалъ глупой овцы въ этотъ день.
CLXXXIV.
"Когда онъ любовался на свое изображеніе въ ручь, рыбы расправляли свои золотистыя жабры. Когда онъ приближался, птицы такъ восхищались, что нкоторыя изъ нихъ начинали пть, другія приносили ему въ клюв тутовыя ягоды и румяныя — сплыя вишни. Онъ питалъ ихъ своимъ видомъ, он его — плодами.
CLXXXV.
"Но этотъ отвратительный, страшный, съ щетинистымъ пыломъ вепрь, котораго глаза, вчно обращенные внизъ, изыскиваютъ могилу, не видалъ никогда красоты, облекавшей Адониса; о томъ свидтельствуетъ самое его дяніе. Если же онъ видлъ его лицо, то, я убждена, онъ захотлъ его поцловать, — и тмъ убить его".
CLXXXVI.
"Это
CLXXXVII.
"Будь у меня такіе зубы, я должна сознаться, убила бы его еще прежде, цлуя его. Но онъ умеръ, не уладивъ моей юности своею… Тмъ большія проклятія на мн"!.. Она надаетъ съ этимъ гд стояла, запятнавъ себ лицо его запекшейся кровью".
CLXXXVIII.
Она смотритъ на его губы, он блдны; беретъ за руку, она холодна; шепчетъ ему на ухо скорбныя рчи, какъ будто онъ можетъ слышать произносимыя ею печальныя слова; поднимаетъ вки, закрывающія его глаза: подъ ними, увы! два свточа, выгорвъ, лежатъ во тьм.
CLXXXIX.
Два зеркала, въ которыхъ она глядлась на себя тысячу разъ, и которыя не отражаютъ боле ничего; утрачено ими свойство, составлявшее недавно ихъ совершенство, и вся красота ихъ лишена своего блеска… "Чудо вка! говоритъ она, больно мн, что, хотя ты мертвъ, день остается свтлымъ по прежнему.
CLXL.
"Если уже ты умеръ, увы, то предвщаю здсь: любви отнын будетъ сопутствовать горе и провожатымъ ея станетъ ревность. Начала ея будутъ сладостныя, но конецъ горекъ; никогда не будетъ она уравновшена, но то возвышенна, то низка, такъ что вс радости любви не загладятъ ея печалей.
CLXLI.
"Она будетъ измнчива, притворна, полна лукавства; едва расцввъ, уничтожена однимъ дуновеніемъ. Храня отраву на дн, она будетъ прикрыта на поверхности сластями, которыя обманутъ самый врный взглядъ. Она ослабитъ самое могучее тло, поразитъ нмотою мудреца и научить глупца говорить.
CLXLII.
"Она будетъ скаредною и готовою на мотовство, научитъ старцевъ пляск, заставитъ присмирть изумленнаго грубіяна, разоритъ богача, осыплетъ сокровищами бдняка, будетъ безумно-неистовой и глупо-кроткой, состаритъ молодаго, превратитъ стараго въ младенца.
CLXLIII.
"Она будетъ подозрвать, безъ причинъ къ опасенію; не будетъ бояться, когда слдовало бы наиболе не доврять; будетъ милосердною и вмст суровою, и тмъ боле обмаячивою, чмъ боле покажется правдивою. Она будетъ предательскою, когда заявитъ наиболе преданности, станетъ предавать трусости храброму и отваги трусу.
CLXLIV.
"Она будетъ поводомъ къ войнамъ и пагубнымъ событіямъ, посетъ раздоръ между отцами и сыновьями, будетъ рабой и слугою всхъ недовольствъ, подобно тому, какъ сухое топливо даетъ пищу огню. За то, что Смерть уничтожила мою любовь въ ея расцвт, т, которые будутъ наилучше любить, не насладятся своею любовью!"
CLXLV.
Въ это мгновеніе, распростертый возл нея убитый юноша разсялся, какъ паръ на ея глазахъ, а изъ крови его, пролитой по земл, выросъ алый цвтокъ, испещренный блымъ; онъ уподоблялся блому лику Адониса и той крови, которая лежала круглыми каплями на его близн.