Поэт и Русалка
Шрифт:
Кресло ожило, поднялось, балансируя на одной ножке, а потом медленно, можно даже сказать величаво поплыло следом за подсвечниками. Комната преображалась — маленькие пейзажи итальянской природы в массивных, скверно вызолоченных рамах сорвались с гвоздей (из-за чего поднялись облачка сухой пыли, выдававшие нерадивость слуг) и тоже пустились в полет под потолком, замысловато переворачиваясь каждая на свой манер. Обитый синим шелком диванчик, на котором только что сидел барон, таких акробатических номеров, правда, не выделывал — он попросту уплыл под потолок и замер там, звучно стукнув спинкой.
Пушкин
Распахнулась дверь в соседнюю комнату, и показался Руджиери — всклокоченный, полуодетый. Отпрянув от проплывавшего мимо него подсвечника, щедро орошавшего все окружающее расплавленным свечным салом, он прижался к стене и закричал:
— Что творится? У меня вся мебель взбесилась…
Повернув голову в сторону собственной спальни, Пушкин явственно расслышал и там характерные стуки, словно звучно сталкивались между собой деревянные предметы. Раскаленная капля упала ему на шею, и он зашипел от нешуточной боли, растирая ладонью обожженное место. Живо представил в воображении, как эта диковинная эпидемия понемногу распространяется и захватывает весь отель, все этажи и помещения, как оживают кровати, стряхивая на пол спящих постояльцев, как пляшут на кухне причудливым хороводом ножи и кастрюли, как выплескивается это за пределы здания и растекается по улицам Флоренции, вызывая нешуточную панику…
— Сделайте же что-нибудь, — отчаянно завопил барон, уворачиваясь от вальсирующих вокруг него сюртуков.
Пушкин опамятовался. Кинулся к столу, все еще проявлявшему явные поползновения взмыть в воздух, навалился на него грудью, словно осаживал вставшую на дыбы лошадь, схватил листки с собственной расшифровкой, лихорадочно пытаясь прочитать и найти нужные слова. Было слишком темно, и он, задрав голову, бросился вслед за ближайшим подсвечником, кружившим не так уж и высоко над головой, поднял руку с листками, силясь разобрать собственные торопливые каракули.
— Идиоты! — явственно пристукивая зубами, воскликнул Руджиери. — Мальчишки! Неучи! Вы не понимаете, с чем связались…
— Аноранте ента колле! — крикнул Пушкин.
Вокруг загрохотало — это рушились на пол стулья и диван, подсвечники и картины, с того места, где их застало вовремя найденное правильное слово. Сминаясь, упали сюртуки. Свечи в одном подсвечнике погасли, но барон успел ухватить второй и застыл, удерживая его на вытянутой руке, словно пародия на статую великого Бенвенуто.
Распахнулась дверь в переднюю, и на пороге возник Луиджи, без сюртука, в распахнутой мятой рубашке, державший свечу прямо в руке,
Пушкин нашелся первым. Он повернулся к слуге и сказал с поразительным хладнокровием:
— Ничего страшного, любезный. Наш бедный дядюшка очень уж оживленно и резво пытался добиться, чтобы мы отпустили его одного на прогулку по городу. Вот и пришлось вежливо унимать…
В распахнутую дверь он увидел, что и передней досталось, правда не особенно: за спиной Луиджи виднелась пара перевернутых стульев — неведомая сила, вызванная к жизни древними заклинаниями, распространилась и туда. Теперь только Пушкина прошиб холодный пот запоздалого страха, и он подумал смиренно: «А если бы черт дернул произнести заклинания где-нибудь возле городского кладбища, в опасной досягаемости? Лучше не гадать, какое зрелище нам открылось бы…»
Луиджи по свойственной простонародью привычке почесал в затылке с таким видом, словно эта нехитрая процедура должна была обострить его ум, покачал головой:
— Понятно… Синьоры не нуждаются в помощи?
— Нисколько, — сказал Пушкин. — Дядюшка уже вернулся в ясное сознание… ведь правда, любезный дядюшка?
Руджиери таращился на него затравленно и зло, но рот открывать поостерегся: барон, непринужденно встав рядом с ним, украдкой, незаметно для слуги, приложил ему кулак к пояснице. И прошептал что-то с доброй улыбкой — со стороны выглядевшее как проявление родственной заботы, но на деле наверняка таковым не являвшееся. Зная барона как человека, дипломатии чуждого совершенно, легко догадаться, что кукольнику была обещана масса неприятных вещей…
— Ну что же, — сказал Луиджи, все еще пожимая плечами и гримасничая. — Веселье было незаурядное, как выразились ландскнехты, покидая женский монастырь… Разрешите удалиться, хозяин?
— Да, разумеется, — нетерпеливо сказал Пушкин.
Едва захлопнулась дверь, он подошел к ней вплотную и прислушался — нет, кажется, лакей не подслушивал.
— Александр, друг мой, — сказал барон, вертя головой с непонятным выражением лица. — По-моему, это было чуточку опрометчиво…
— Все мы задним умом крепки, — сказал Пушкин чуточку сконфуженно. — Кто же мог предполагать…
— Мальчишки… — с убитым видом простонал кукольник. — Глупые, неосмотрительные мальчишки… Вы и не представляете, что у вас в руках… Пресвятая Дева, вы же расшифровали бумаги…
— Некоторым образом, — скромно сказал Пушкин. — Хотя у меня и нет за спиной многих поколений чернокнижников — мои предки другими доблестями прославлены…
Не обратив внимания на неприкрытую насмешку, Руджиери шагнул к нему, сложив руки чуть ли не молитвенно:
— Синьор Александр, вы и не представляете, что у вас в руках! Под руководством опытного наставника, постепенно осваивая премудрость, вы можете стать… стать…