Поэт
Шрифт:
— Да, но поскольку я не смогу прибегать к ней в дальнейшем, думаю, следует обсудить материальную компенсацию моей потери.
— Здесь нечего обсуждать. Ладно, вот мое слово: шесть и ни цента больше. Ты выводишь меня отсюда и забираешь себе все, что останется после расчета с поручителем. Эта сделка обещает прибыль.
— Договорились. Теперь еще одно. Вы упомянули, что хотите обойти сверку отпечатков пальцев. Над этим я должен подумать. По совести говоря, я не стану давать никаких обещаний прежде, чем суд...
— У меня есть своя история, если вы имеете в виду
— Понимаю.
— Когда состоится мое слушание?
— Утром. Я позвоню руководству тюрьмы сразу по окончании нашего с вами разговора и смогу убедить их поставить вас на первый же рейс в Санта-Монику. Лучше дожидаться слушаний в суде, чем оставаться в Бискалуце.
— Не знаю, не знаю. Я здесь в первый раз.
— И, мистер Брисбен, мне придется еще раз напомнить о своем гонораре и оплате поручителя. Боюсь, деньги потребуются до того, как мы окажемся в суде завтра утром.
— У вас есть счет в банке?
— Да.
— Нужен номер. Деньги переведут утром. Возможно ли сделать международный звонок из вашего «жилета К-9»?
— Нет. Звоните только в мой офис. Я поручу Джуди ждать вашего звонка, и она переключит вас куда скажете. Проблем нет, мы так делали не раз.
Краснер продиктовал номер счета. Чтобы его запомнить, Гладден использовал технику Горация, освоенную заранее.
— Мистер Краснер, будет лучше, если вы сотрете записи, относящиеся к этой трансакции, и пометите ее как пополнение счета, произведенное наличными.
— Понимаю. Что еще?
— Следовало бы сообщить в сеть. Передайте им, что произошло. И пусть держатся подальше от карусели.
— Сделаю.
Повесив трубку, Гладден повернулся спиной к стене и медленно сполз по ней на пол. Он старался не смотреть на тело человека, лежавшего посреди клетки. Заметив, что храп прекратился, он вдруг подумал: наверное, несчастный уже умер. От передозировки, например.
Вдруг тело слегка зашевелилось. На какой-то момент Гладден всерьез задумался, не подойти ли ближе, чтобы поменяться с наркоманом пластиковыми браслетами. Если повезет, утром его просто отпустят и не надо будет платить адвокату и вносить залог в пятьдесят тысяч долларов.
Слишком рискованно, тут же опомнился он. Что, если человек, сидящий напротив, окажется копом, а тот, что на полу, — его страховкой? Наконец, никогда не знаешь, что скажет судья.
Гладден решил поставить на Краснера. В конце концов, его имя он узнал из сети. И адвокат наверняка знает что делает. И все-таки Гладдена терзало сожаление при мысли о шести тысячах долларов. Его деньги нагло отнимала судебная система. А за что? Что он сделал?
Рука сама потянулась в карман в поисках сигарет, как вдруг он вспомнил, что курево отобрали. Это разозлило еще больше. И вызвало жалость к себе. За что, собственно, его преследует общество? Инстинкты и желания не есть личный выбор. Как они не понимают простых вещей?
Гладден пожалел, что с ним нет компьютера. Хотелось войти в сеть и рассказать остальным. Тем, кто на него похож. Он подумал, что мог бы зарыдать в голос, если бы не человек, лежавший у
Глава 8
После знакомства с делом нормальный сон куда-то пропал. В тяжелом забытье я продолжал видеть образы. Сначала Терезы, потом — моего брата. Оба остались навеки там, в пакетах с фотографиями. Мне хотелось вернуться, украсть снимки и сжечь. Лучше бы их не видел никто.
С утра, выпив кофе, я включал компьютер. Чтобы проверить, нет ли новых сообщений, входил в корпоративную сеть «Роки». Вводя пароль и ожидая загрузки, я ел хлопья из пакета.
Ноутбук и принтер не случайно оставались в обеденной комнате: за работой я обычно ем. Досадно сидеть в комнате одному, думая о том, чем занимаюсь уже много лет. Не помню сам сколько.
Квартира у меня скромная. Одна на протяжении многих лет, с одной и той же мебелью, с одной ванной и без всяких излишеств. Здесь, казалось бы, неплохо, но отсутствовало главное: уют родного дома. Кроме Шона, ко мне не заходил никто. Когда случалось подцепить женщину, мы ни разу сюда не приходили. Да их и не было почти, таких женщин.
По-моему, вселившись, я думал остановиться здесь на пару-тройку лет, а со временем купить себе дом и жениться. Или завести хотя бы собаку. Но этого не случилось, сам не знаю почему.
Впрочем, нет, знаю. Работа.
По крайней мере именно так я говорил сам себе. Вся моя энергия оказалась вложенной в работу. Даже в квартире, в любой из комнат, везде громоздились кипы газет. Мне нравилось перечитывать их и хранить до бесконечности. Умри я дома, и кто-то может спутать меня с одним из тех барахольщиков, которых находят мертвыми среди стопок газет, высящихся до потолка, или на матрасе, набитом наличными. Им даже не придет в голову вытащить одну из газет и прочитать мою настоящую историю.
Электронных сообщений оказалось всего два. Последнее, отправленное в 18.30 прошлым вечером с ящика Грега Гленна, было с вопросом: «Как идут дела»? Время оставило ощущение досады: в понедельник утром он дал мне задание, а уже к вечеру вопрос редактора звучал следующим образом: «Где статья?»
Ну и черт с ним, подумал я. В ответ отправил сообщение, что провел весь понедельник в полиции, изучая материалы о самоубийстве Шона. И о том, что, следуя этой линии, предполагаю изучить другие случаи самоубийств полицейских и статистику.
Первым в очереди стояло сообщение от Лори Прайн, из библиотеки. Она отправила свое письмо в тот же день, уже в 16.30, где сообщила: «Интересное из „Нексиса“. Информация на столе».
Я отправил такой же короткий ответ, поблагодарив за оперативность. Еще написал, что поездка в Боулдер сильно выбила из колеи и результаты поиска посмотрю позже. Думаю, я нравился Лори, хотя никогда и не подходил к ней иначе, чем с вопросами о работе. Прежде всего — тщательность и достоверность. Делаешь свой шаг сам — и сохраняешь спокойствие и уверенность. Делаешь вынужденный шаг — и получаешь лишь уступчивых коллег. Вот мое мнение: лучше оставаться на дистанции.