Поэтический космос

Кедров Константин Александрович

И снова я убеждаюсь в том, что существует некий параллелизм между строением мира и внутренним миром человека. Сегодня нельзя решать земные проблемы, не поднимая глаз к звездному небу, не размышляя о бесконечности мироздания. Опыт русской классической литературы говорит о невозможности такого подхода. Космос стал грандиозной метафорой, литературной реальностью, символом красоты и могущества человеческого духа.

Желая принизить человека, Свидригайлов в беседе с Раскольниковым говорит о вечности и бесконечности мироздания,

как о баньке, где пауки по углам паутину ткут. Однако есть у Достоевского и другой образ - бездна в "квадриллион лет".

"Был... на земле один такой мыслитель и философ, все отвергал, законы, совесть, веру, а главное - будущую жизнь. Помер, думал, прямо во мрак и смерть, ан перед ним - будущая жизнь. Изумился и вознегодовал: "Это, говорит, противоречит моим убеждениям". Вот его за это и присудили... чтобы прошел он во мраке квадриллион километров... и когда кончит этот квадриллион, то тогда ему откроются райские двери и все простят... Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги: "Не хочу идти, из принципа не пойду!" ...Пролежал почти тысячу лет, а потом встал и пошел.

– Вот осел-то!
– воскликнул Иван... Не все ли равно, лежать вечно или идти квадриллион верст? Ведь это биллион лет ходу?

– Даже гораздо больше... Да ведь он давно уже дошел, и тут-то и начинается анекдот.

– Как дошел! Да где же он биллион лет взял?

– Да ведь ты думаешь все про нашу теперешнюю землю! Да ведь теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась: ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала... ведь это развитие, может, уж бесконечно раз повторяется и все в одном и том же виде, до черточки".

Ох уж эта бездна ледяная, всезамерзающая, как пугала она начиная с XVIII века, сколько в ней ужаса, а ведь нет её на самом деле. Блефом оказалась и теория тепловой смерти мира по аналогии с остывающим самоваром, и бесконечные абсолютные пространства с бесконечным абсолютным временем оказались призраками, фантомами. Побеждена была бездна в 1910 году с выходом в свет специальной теории относительности.

Даже как-то жалко расставаться с восхитительным образом смерти, который открывался человечеству в категориях ньютоновской физики.

Сначала был восторг, упоение:

Открылась бездна звезд полна,

Звездам числа нет, бездне дна.

Потом в том же стихе Ломоносова слышно смятение. Каково же место человека в бесконечности мироздания?

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкой прах,

В свирепом, как перо, огне,

Так я в сей бездне углублен

Теряюсь, мысльми утомлен!

Конечно, поэт не может смириться с тем, что человек стал песчинкой в мироздании, и, продолжая размышления Ломоносова, Гавриил Романович

Державин так скажет в начале XIX века о месте человека в бесконечном пространстве космоса:

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб - я червь - я 6ог1

Но тот же поэт напишет и другие стихи;

Река времен в своем стремленьи

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей,

А если что и остается

Чрез звуки лиры и трубы,

То вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы.

Эти строки Державин начертал дважды: гусиным пером на бумаге и мелом на доске. Доска эта сохранилась, даже мел не осыпался за два столетия, но нет самого поэта, и правота стиха тем самым как будто подтверждена.

Позднее об этой бесконечной бездне, о "жерле вечности", пожирающей человека, скажет Ф. Тютчев:

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и миротворной бездной.

Кто ты, огнелицый?

Существует предание, что бог приковал к скале Прометея не за обычный огонь, дарованный человеку, а за тайные знания. Прометей открыл людям тайны мистерий, а мистерии научили человека не бояться смерти.

Внутренний огонь бессмертия, возженный в человеке, никогда не угасал в поэзии XIX столетия. "Угль, пылающий огнем" озарял карамазовскую бездну, разгоняя тьму. Кстати, фамилия Карамазов содержит тюркский корень "кара" черный, темный.

Понадобилось, конечно время, чтобы "угль" в груди пушкинского пророка разгорелся настолько, что стал "сильней и ярче всей вселенной":

Не тем, господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день твой светлый серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем,

И мертвецу с пылающим лицом

Ты повелел блюсти твои законы,

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной.

(А. Фет)

Но Фету принадлежит и другое стихотворение, которое привело в смятение Льва Толстого.