Поэтика
Шрифт:
Обсуждение пражских тезисов и плана предполагаемого сборника в среде ученых продолжалось в течение февраля - апреля. 26 февраля Шкловский писал О. М. Брику: "С этой книжки должна начаться вообще новая жизнь"; Е. Д. Поливанову: "Все контуры старых теорий сбились, как много раз переведенная с камня на камень литография"; Б. И. Ярхо: "Мы хотим собрать книгу тезисов. Книга эта будет состоять не из ответов, а, так сказать, из прокламаций [...] Мы сами начали двигаться инерционно, и нужно просмотреть свой багаж" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 404, 478). Через месяц в письме Шкловского Тынянову рассказывалось: "Опоязовские дела находятся в следующем положении: получено письмо от Сергея Бернштейна, который говорит, что он находится в общем на старых позициях Опояза и согласен, конечно, с нами работать. Письмо хорошее. Просится в Опояз один кореец, опоязовец Ким. Ты его мог знать по примечаниям, им сделанным к Пильняку, под названием "Ноги к змее". Ярхо ответил мне любезным письмом, в котором, впрочем, утверждает, что правильный метод статистический, из чего явствует, что значение слова "метод" для него как будто не ясно. Говорил с Борей, когда он у меня был, и говорил с ним о том, что нужно его мирить с Томашевским. Он не возражал в говорил, что это должно получиться само собой. Мне кажется, что с Томашевским
В теоретическом плане тезисы Тынянова и Якобсона прямо связаны, с одной стороны, с тезисами ПЛК к I Международному съезду славистов, состоявшемуся в Праге в 1929 г. (см.: Пражский лингвистический кружок. Сб. статей. М., 1967), а с другой - со статьей Тынянова "О литературной эволюции". Работы, включенные в наст. изд., позволяют проследить и предшествующее этой статье движение Тынянова к идеям тезисов (место тезисов в научном творчестве Якобсона - отдельный вопрос, который не может быть освещен в данных комментариях).
1-й тезис и утверждение о специфических законах искусства во 2-м не требуют пояснений, поскольку целиком совпадают с принципами Опояза. 3-й тезис подготовлен разграничением эволюции и генезиса, которое проводил Тынянов в статьях "Тютчев и Гейне", ""Аргивяне", неизданная трагедия Кюхельбекера", "О литературной эволюции" (пункты 2 и 13). К этому же противопоставлению восходит 5-й тезис: установление иерархии синхронно сосуществующих явлений мыслится в принципе аналогичным разграничению эволюции и генезиса, т. е. иерархии диахронической. Сыгравший историческую роль в лингвистике 4-й тезис был для Тынянова непосредственным продолжением и обобщением предпринятой в работе "О литературной эволюции" попытки совмещения системного (синхронного) и эволюционного подходов и, в частности, выходом из противоречия, зафиксированного в пункте 8 статьи ("непрерывно эволюционирующая синхронистическая система") г. 6-й тезис не имеет прямой параллели в предшествующих работах Тынянова. Однако статья о литературной эволюции была и в этом отношении одним из источников тезисов - в их литературоведческом аспекте, - поскольку содержала соответствующую параллель имплицитно. Та сеть соотнесенностей, которую видел Тынянов в литературе всякой "эпохи-системы", мыслилась им по сути дела как некоторый художественный язык (в смысле langue), предопределяющий бытие каждого литературного текста ("высказывания"). Необходимость же учитывать соотношение "индивидуального высказывания" с "наличной нормой" уже ранее выдвинута была Тыняновым (вне соссюровской антиномии) в качестве одного из главных принципов историко-литературного исследования (см., в частности, "Мнимый Пушкин" в наст. изд.). 2-й и 8-й тезисы очевидным образом следуют за той же тыняновской статьей 1927 года (см. особенно резюмирующий пункт 15) и намечают направление структурно-диахронических исследований, предполагающее а) имманентное изучение литературы как системы, б) системное же изучение внеположенных ей социальных рядов, в) изучение их соотнесенности как системы систем.
г Ср. о снятии "противоположения исторической и синхронической поэтики" у Бахтина (посредством понятия "память жанра") и о чехословацкой научной традиции, воспринявшей влияние Бахтина и Тынянова: Вяч. Вс. Иванов. Значение идей M. M. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики.
– Труды по знаковым системам, VI. Тарту, 1973, стр. 11. О влиянии русского литературоведения на чехословацких ученых, в частности на Я. Мукаржовского, "горячего и талантливого сторонника формалистической поэтики", см.: П. Н. Сакулин. Литературоведение на I конгрессе филологов-славистов.
– Изв. АН СССР. Отд. гуманитарных наук, № 1, 1930. Во время пребывания в Праге Тынянов, как видно из переписки со Шкловским, убедился в пристальном интересе чехословацких филологов к русской поэтике. Так, он сообщал Шкловскому: "Проф. Матезиус готовит перевод "Теории прозы"" (ЦГАЛИ). Книга вышла через несколько лет: V. Sklovskij. Teorie prozy. Prana, 1933 (со статьей В. Матезиуса "Формальный метод"). Я. Мукаржовский откликнулся на нее статьей "К чешскому переводу "Теории прозы" Шкловского" (1934; вошло в его кн.: Kapitoly z ceske poetiky. Praha, 1941, то же - 1948; русский перевод в сб.: Структурализм: "за" и "против". М., 1975, с сокращ.).
Следует отметить одно отличие документа Тынянова и Якобсона от тезисов ПЛК: соавторы только упоминают функциональный подход, тогда как пражские лингвисты выдвинули его на первый план. Это могло быть обусловлено тыняновским употреблением термина "функция" - в ином, чем у пражцев, значении (см. прим. к "О литературной эволюции"). Противопоставление "зачем - почему" в предисловии отражает устремления Лефа.
Сформулированные в результате критического анализа опыта формальной школы и некоторых основных положений соссюрианства тезисы обозначили границу в истории формальной поэтики, особенно четко видимую в свете приведенных данных о попытках возрождения Опояза. В связь с тезисами естественно поставить мощное воздействие лингвистики и поэтики на литературоведение (речь идет не о "первичных" опоязовских штудиях в области поэтического языка, а именно о долгосрочном и к настоящему времени разнообразно преломившемся влиянии соссюровских антиномий, общефилологическое значение которых подчеркнули авторы тезисов). Это касается, далее, преимущественного научного интереса к "специфически-структурным законам" искусства и одновременно - к заново построяемой связи между изучением искусства и других явлений культуры. (Можно констатировать и более конкретные черты преемственности, ясно различимые в сложном сочетании традиций, которое характерно для современной гуманитарной науки,- ср., например, связь с 4-м и 5-м тезисами утверждений о снятии абсолютности в противопоставлении синхронии и диахронии, о полиглотизме каждого синхронного состояния культуры в одной из новейших работ: Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров, В. А. Успенский и др. Тезисы к семиотическому изучению культуры.
– Semiotyka i struktura tekstu. Studia poswiecone VII Miedzynarodowemi kongresowi slawistow. Wroclaw - Warszawa..., 1973, стр. 18-19). Периоду преемственности предшествовал, однако, хронологический разрыв, в осмыслении которого полезно руководствоваться 5-м тезисом, применяя его по отношению к понятиям "эпоха в науке" и "научная система" (ср. у Пастернака: "Горит такого-то эпоха"). Для Тынянова тезисы стали последней чисто методологической работой. Его деятельность
1 Научная позиция такого выдающегося ученого, как В. М. Жирмунский, представляет особую проблему. "Мои занятия формальными проблемами, - писал он в 1927 г., - начались уже в 1916 г., независимо от выступлений Опояза, и, в значительной степени, исходили из других предпосылок. [...] Для меня поэтическое произведение являлось единством взаимно обусловленных элементов; кружок Опояза, напротив, выдвигал понятие "доминанты", как приема господствующего, подчиняющего себе и деформирующего все остальные признаки" (Жирмунский, стр. 10-11). Теоретические воззрения Жирмунского впервые с полнотой представлены были в 1921 г. в статье "Задачи поэтики" ("Начала", 1921, № 1, ср. там же его рецензию на "Новейшую русскую поэзию" Якобсона). Полемика его с Опоязом обострилась с января 1922 г.
– после выхода "Книжного угла" № 8 со статьей Б. М. Эйхенбаума "Методы и подходы" с резкой критикой взглядов Жирмунского, который писал впоследствии: "В моей попытке изучения "чувства жизни" и "поэтики" Блока как взаимно обусловленных элементов его поэзии он усмотрел опасность для чистоты "доктрины , возвращение на старые позиции и академический "эклектизм" (Жирмунский, стр. 13). К последнему определению Жирмунский делает следующую сноску: "Эклектизмом принято называть механическое объединение чужих мнений. С точки зрения Б. М. Эйхенбаума, справедливее и точнее было бы говорить о плюрализме, поскольку я отстаивал многообразие факторов литературной эволюции". Основной пункт расхождений Опояза с Жирмунским - стремление последнего включить в сферу поэтики широкие историко-культурные категории типа "чувство жизни", не ограничиваясь "спецификаторским" подходом (см. прим. к "Запискам о западной литературе" и к рецензии на альманах "Литературная мысль"). Острая полемика не исключала важных точек соприкосновения. Так, Тынянов специально оговаривал свое согласие с Жирмунским в понимании слова как темы (ПСЯ, стр. 170).
2 Ср. в письме Тынянова Шкловскому еще в начале 1928 г.: "Мы перемахнули за папафору и мамафору [...] Запахло смыслом, запахло писателем. За перестройку смысла платились головой или ногами. [...] Мы обошлись без гейста немцев и, кажется, поняли в чем дело [...] После нас ни о мамафоре, ни о гейсте нельзя уже будет писать" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723). Иллюстрацией к пониманию одного из последующих этапов научной жизни Тынянова служит запись в дневнике К. И. Чуковского от 14 ноября 1935 г. о происходившем накануне узком совещании у акад. Г. М. Кржижановского, где ряду литературоведов было предложено со ссылкой на А. М. Горького "сделать такую книгу, где были бы показаны литературные приемы старых мастеров, чтобы молодежь могла учиться", некое "руководство по технологии творчества"; "Эйхенбаум сказал с большим достоинством: - Мы за эти годы отучились так думать (о приемах). И по существу потеряли к этому интерес. Отвлеченно говоря, можно было бы создать такую книгу, но...
– Это была бы халтура... подхватил Томашевский. Эйхенбаум: - Теперь нам пришлось бы пережевывать старые мысли, либо давать новое, - не то, не технологию, а другое [...]. Жирмунский: - Мы в последнее время на эти темы не думали. Не случайно не думали, а по какой-то исторической необходимости" (хранится у Е. Ц. Чуковской).
О ПАРОДИИ
Статья (1929) публикуется впервые. Разд. 1-2 печатается по авторизованной машинописи с уточнениями по рукописи (АК), разд. 3-5 - по черновой рукописи (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 72).
К проблеме пародии Тынянова вела сама логика и хронология его научных занятий, начавшихся с изучения литературной борьбы архаистов и карамзинистов, - в среде тех и других пародия чрезвычайно почиталась. Главный герой штудий Тынянова еще с университетских лет - Кюхельбекер, атмосфера вокруг которого была наэлектризована пародией и шаржем. Пародия стала первой из теоретических проблем, разработанных Тыняновым. Одним из его докладов в Венгеровском семинарии был доклад о пародийной пушкинской "Оде его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову" а. Уже здесь проблема пародии была поставлена на прочную историческую основу; был продемонстрирован метод отыскания "ключа" пародии, которым владели ее современники. Подробнее эта проблема, также на конкретном историко-литературном материале, была рассмотрена в "Достоевском и Гоголе" (1919).
а Опубл. в "Пушкинском сборнике памяти проф. С. А. Венгерова". М.- Пг., 1922 (вошло с изменениями в статью "Архаисты и Пушкин"). Как явствует из предисловия к сборнику (стр. VII), а также из предисловия к сб. "Пушкинист. III" (Пг., 1918, стр. V), эта статья была подготовлена еще в 1916 или 1917 г.
Вместе с тем уже в это время Тынянов переходит к более широкой постановке вопроса - и в теоретическом и в историческом плане. В 1919 г. он читает годовой курс в Доме литераторов - "История и теория пародии" (анкета Тынянова от 27 июня 1924 г.
– ИРЛИ, ф. 172, ед. хр. 129). Как явствует из афиши о занятиях студии "Всемирной литературы", на третий триместр 1920 г. (с 15 октября) был объявлен курс Тынянова "Пародия в литературе" (ГБЛ, ф. 620; возможно, что Тынянов приводит неточную дату, и в обоих документах речь идет об одном и том же курсе). С октября 1920 г. он читает лекции "Пародия в литературе" и в Литературной студии Дома искусств ("Дом искусств", 1921, № 1, стр. 71). В бумагах Тынянова сохранилась рукопись неоконченной статьи "О пародии" (15 стр. тетрадного формата, авторская дата: 1919; АК), несомненно связанной с этими курсами. В той или иной мере проблема пародии затрагивалась во многих работах Тынянова начала и середины 20-х годов.
В конце самого плодотворного периода научного творчества Тынянова пародия становится предметом его специальных занятий. Это было связано с подготовкой сборника "Мнимая поэзия", задуманного Тыняновым как "особый тип ,,пародической истории поэзии"" (1-й черновой вариант письма Тынянова к Б. Бегаку, Н. Кравцову и А. Морозову, конец 1929 - не позднее января 1930 г. АК). Договор на подготовку этого сборника был заключен с Госиздатом 26 марта 1929 г., сроком исполнения указано 1 августа 1929 г. (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 190). Очевидно, на это время и падает разгар работы над вступительной статьей и подбором материала. 29 марта 1929 г. В. Б. Шкловский выслал Тынянову библиографический указатель русских пародий, составленный Б. Бегаком, Н. Кравцовым и А. Морозовым б-в (письмо Шкловского Тынянову от этого числа и ответ Тынянова от 31 марта 1929 г.
– ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 724), использованный Тыняновым в работе.