Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

319. ПОПУТНАЯ ПЕСНЯ

Дым столбом — кипит, дымится Пароход… Пестрота, разгул, волненье, Ожиданье, нетерпенье… Православный веселится Наш народ. И быстрее, шибче воли Поезд мчится в чистом поле. Нет, тайная дума быстрее летит, И сердце, мгновенья считая, стучит. Коварные думы мелькают дорогой, И шепчешь невольно: «О боже, как долго!» Дым столбом — кипит, дымится Пароход… Пестрота, разгул, волненье, Ожиданье, нетерпенье… Православный веселится Наш народ. И быстрее, шибче воли Поезд мчится в чистом поле. Не

воздух, не зелень страдальца манят,— Там ясные очи так ярко горят, Так полны блаженства минуты свиданья, Так сладки надеждой часы расставанья. Дым столбом — кипит, дымится Пароход… Пестрота, разгул, волненье, Ожиданье, нетерпенье… Православный веселится Наш народ. И быстрее, шибче воли Поезд мчится в чистом поле. 15 июля 1840

320. "Холмистые дали как волны…"

Холмистые дали как волны Над морем тумана встают, И силы, и свежести полны, Пришельца в объятья зовут! За отрогом — лес в отдаленьи, За нивою — зеркало вод; Овраги, потоки, каменья — Всё мимо, всё дальше, вперед! В трущобе, сердито беснуясь, Холодный грохочет ручей, Туманы ложатся, волнуясь, А в роще гремит соловей. Как серны, привычные кони На черных висят крутизнах Иль стелятся с жаром погони По утлым тропинкам в горах. И смотрит Юпитер приветно На наш врассыпную поход, И ждет нас на сон безответный, Нас Веспер на сходку зовет. Аврора проснулась, умылась, Румяным потоком легла, И Токсова даль озарилась, И Фебом сменилася мгла. Венчанный возница пускает Своих лучезарных коней, И, кудри откинув, сияет В парадной ливрее своей. И обдал он златом озера, Кустарники, долы, леса… Мы Фебу воскликнули: «Фора! Брависсимо! vivat, ура!» Начало 1840-х годов

321. ИМПЕРИЯ

У ног могилы Гедымина, Теснясь, толпится шумный град; Пред ней разбитая твердыня Великокняжеских палат. Пред злачным куполом могилы Церквей восходят купола, И громы русского орла У той могилы опочили… О Гедымин! В стране родной Почиет мирно пепел твой! Кругом враги когда-то были,— Ливонцы, Новгород и Псков; Татар, волынцев, поляков Сюда наезды заходили; Кругом сто княжеств и врагов, Сто исповеданий различных На ста языках, и столичных Сто многолюдных городов. Но смолкли бури боевые: И все и вся — теперь Россия! Не семь холмов, а семь морей — Подножие святой державы! Три части света — ложе ей, Полмира — мера русской славы! И, будто дома, рыжий финн Могилу роет Митридата, С товаром тащится литвин От Арарата до Карпата, С Амура в Калиш наш солдат Идет прогулкой на парад! <1842>

322. К ДОНУ

Здорово, старый Дон, здорово, Дон унылый! Как родина моя, ты стал мне свят и мил; Я полюбил тебя из всей казачьей силы, Твои печали все к душе своей привил. Казацкая страшна была когда-то сила: С своими лодками ты пенил Черный понт, И кланялся тебе Азов и Трапезонт. Но ты разбогател — и зависть страх сменила! Уж не к тебе идут, а ты к ним на поклон! Богат ты, старый Дон, и углем, и вином, И рыбой всякою, и солью, и скотом. Богат ты, старый царь Азовского поморья, Тебе не надобно стороннего подспорья; Богат, а сам в пыли лежишь! Как у младенца, спит твоя простая совесть, Бредешь ты нищенски и про себя ворчишь Геройских дел и бед страдальческую повесть. Я вслушался в нее, запечатлел душой, Ношу ее в себе и донесу потомкам… Всплесни же, старый Дон, веселою

волной, Благословенье дай казачества обломкам. Ведь ты пред смертию — твой час последний бьет Под орифламмою священных преимуществ В грудь благородную граф Киселев воткнет Меч государственных имуществ. 1847

323. БАЛ НА ЛЬДУ

Помнишь ли, мой идол гордый, Праздник в честь седой зимы — На груди немой и твердой Льдом окованной Невы? Звезды блещут на балконах, Солнца ночью зажжены, И в кристальных павильонах Разноцветные огни. Дико, весело и шумно, Мчатся тени на коньках… Пламя тешится безумно Над красавицей в цепях. Пламя, шум и звуки рая Не разбудят ото сна; И русалка ледяная Безответно холодна! В этом мифе муки страстной Полный смысл моей мечты: Пламя — это я, несчастный, Ледяная — это ты!

324. "Есть имена: любовника, супруга…"

Есть имена: любовника, супруга… Их ветхий смысл был дорог всем векам; Но, ангел мой, простое имя друга Я предпочту всем прочим именам. Нет, не дари и этого названья, И в дружбе есть корыстные мечты; А у престола чистой красоты Преступны и чистейшие желанья! Нет! Бог с тобой! Любовью безыменной Доволен я — мне нечего желать: Есть слезы у меня, твой образ вдохновенный, Живою памятью так верно сохраненный, И горькое умение страдать.

А. В. ТИМОФЕЕВ

Биографическая справка

A. В. Тимофеев. Гравюра 1830-х годов. Воспроизведено с фронтисписа книги Тимофеева «Опыты», ч. 1, СПб., 1837.

Алексей Васильевич Тимофеев родился 15 марта 1812 года в городе Курмыше Симбирской губернии. Двенадцати лет он был отправлен в Казань, где четыре года проучился в местной гимназии, а потом еще три года в Казанском университете (на нравственно-политическом отделении). Окончив его в 1830 году со званием кандидата юриспруденции, Тимофеев едет в Петербург и вскоре устраивается там на место помощника столоначальника в департамент уделов.

В 1832 году он публикует прозаическую пятиактную драму «Разочарованный» в неистово-романтическом вкусе, а в следующем году — три небольших сборника по двенадцать песен каждый. Неуспех этих изданий [229] не охладил писательского энтузиазма Тимофеева. В 1833 году он напечатал «Послание к Барону Брамбеусу» (то есть О. И. Сенковскому), в котором, между прочим, взывал: «Научите меня, ради бога, как мне сделаться известным!.. я не имею расположения ни к какой службе. Для гражданской слишком беззаботен; для военной слишком чувствителен; для ученой — слишком мало учен; я родился быть поэтом» [230] . «Послание», как и некоторые художественные произведения Тимофеева, было написано в том серьезно-наивно-курьезном тоне, который отдавал мистификацией, но на самом деле был чужд подобной цели.

229

В анонимной заметке «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду“» Тимофеев был даже высмеян (1834, 15 сентября).

230

«Сын отечества и Северный архив», 1833, № 27, с. 7–8.

Заигрывание с Бароном Брамбеусом кончилось тем, что последний вдруг предоставил Тимофееву самую обширную в то время литературную трибуну в России — журнал «Библиотека для чтения». Подобно Кукольнику, Тимофеев сделался присяжным сотрудником журнала Сенковского по отделу «изящной словесности», который он в течение 1835–1839 годов из месяца в месяц наполнял своими стихами и прозой. Не довольствуясь этим, Тимофеев печатает отдельными изданиями свои «фантазии» — «Поэт» (1834) и «Елисавета Кульман» (1835), повесть «Художник», пьесы «Счастливец» (1834), «Рим и Карфаген» (1837). В 1837 году он уже выступает с трехтомным собранием своих сочинений под заглавием «Опыты». В том же году по случаю издания немецкого перевода «Елисаветы Кульман» Сенковский печатает панегирический отзыв о Тимофееве-поэте, провозглашая его достойным преемником Пушкина («Библиотека для чтения», 1837, № 4).

Популярность Тимофеева в кругах малокультурной провинциальной публики — в основном на вкусы этих читателей и ориентировалась «Библиотека для чтения» — была своеобразно отмечена Белинским. В уста одного из персонажей своей пьесы «Пятидесятилетний дядюшка» (1838), действие которой происходит в глухой провинции, Белинский вкладывает реплику: «Ах, я больше всего люблю господина Тимофеева… А мистерии его — какие страшные — все о преставлении света…» Другой персонаж с такими же примитивными запросами поддакивает: «Да, господин Тимофеев — поэт важный — пишет с большим чувством — лучше Пушкина» [231] .

231

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1953, с. 548.