Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1
Шрифт:
Стою, вспоминаю… Ах, девушка в белом,
когда же старушкою стать ты успела?
1964
«Урал. Он лег в мою строку…»
Урал. Он лег в мою строку
Во всю длину, размашисто и строго.
Он Азиатскому материку
Пришелся каменным порогом.
Ему известен мамонта скелет
В грунтах промерзлых. Ливнями, ветрами
Его точили миллионы лет,
Чтобы
Железо, никель, хромовые руды
Я трону словом, рифму им найду.
Недаром в копях камень изумрудный
Зеленым глазом смотрит в темноту.
Урал запутает тропою лосьей,
Черникой спелой потчевать начнет,
Блеснет меж сосен речкой Сосьвой,
В теснине речкой Вишерой блеснет.
До светлой тучки ледником достанет,
В озера глянет, в стих войдет таким.
Он весь пропах лесами и цветами
И горьковатым дымом заводским.
Март 1964
«Урал! Он был как начало песни…»
Урал! Он был как начало песни.
Хочу разглядеть его не спеша,
Когда еще ни в одном перстне
Не сверкала его душа;
Когда еще трубы над ним не дымили,
Мартены не красили небо в зарю
И горнозаводчик Никита Демидов
Чугунные ядра не лил царю.
Пустынные реки, да глушь лесная,
Да белые вьюги по камню мели.
Несметных сокровищ своих не зная,
Урал стоял поперек Земли.
По каменным скулам скользили тени.
Он был тогда как неграмотный гений.
1964
ОКТЯБРЬ НА УРАЛЕ
Октябрь…
Двадцать шестое…
Зал аплодирует
Стоя.
Полны все ярусы, все балконы.
Рабочие кепки…
Шинели фронтовиков…
В президиуме
Всем знакомые
Малышев, Вайнер, Хохряков.
Ложатся слова,
Как истории грани.
Оратор в тужурке, в пимах.
На улице Ранняя
Поземкой метет зима.
Над городом
В звездах морозной ночи
Склонилось небо широким плечом,
И Вайнер, трибун и любимец рабочих,
Выйдет на улицу, разгорячен.
Поземке бежать с ним рядом,
Колючему ветру касаться щек…
Знамена красногвардейских отрядов
Пулями не пробиты еще.
Еще не оплакивала верхисетцев
У братской могилы трубная медь,
И Вайнера жаркое сердце
По-прежнему хочет дерзать и сметь.
И Малышева у Златоуста
Еще засада не подстерегла.
Он выйдет под звезды тусклые,
Свернет
Ему шагать, не сутулиться.
Он эту улицу знает давно,
Не знает только, что этой улице
Будет имя его дано.
Еще колчаковцы с рук не сдирали
Перчатки кровавые кожи живой,
И правда рабочая на Урале
Ходит с поднятой головой.
Она сегодня за все в ответе,
Советской власти вручая права.
Гуляет по залу балтийский ветер.
Матрос Хохряков бросает слова:
«Восстание», «Ленин», «рабочий класс».
Он в черном бушлате, широкоплечий.
Зал снова поднялся.
Словам навстречу
Сияют тысячи глаз.
Октябрь 1964
СТРОЧКИ, СЛОЖИВШИЕСЯ ВО СНЕ
В сумке дорожной стихи да хлеб.
Плащ перекинут через плечо.
Раннее утро. Заря еще
словно знамя в чехле.
Май 1968
В ПЕРВОУРАЛЬСКЕ
Такое забудешь разве?
Такое забыть нельзя!
На стыке Европы и Азии
Встречали меня друзья.
Где синью курилось раздолье,
К пригорку тропинка вела.
Уралочка с хлебом-солью
Легко в мою память вошла.
Железный уральский город
Вдруг все оттеснил города.
К тропинке придвинулись горы,
Как прожитые года.
О, если бы, в сердце отметив,
Умела вместить строка
И рукопожатья, и эти
Две части материка!
Июль 1970
«Зарницы не сгорают…»
Зарницы не сгорают,
Их смутно ловит взгляд.
Дороги Зауралья
Под звездами пылят.
Мне этот путь не внове.
Следи и не следи,
Вечерний Богданович
Остался позади.
Завод огнеупоров.
Громады белых труб.
Прославил этот город
Огнеупорный труд.
Я здесь три года не был.
Шофер, хоть погуди!
Под обожженным небом
Тот город позади.
Присматриваюсь. Верно.
Лишь колок обогни,
Волковской свинофермы
Дежурные огни.
Лесок, заметно, мелок.
За тем леском село.
Вкруг церкви запустелой
Безмолвье залегло.
Оглохшая навеки,
Стоит она темна.
Ей каменные веки
Смежила тишина.
У плит глухие травы.
Их ветер шевелит.
Свернуть скорее вправо
Желание велит.