Поезд Ноя

Щупов Андрей Олегович

– Хуже того, что есть?

– Ясное дело! Давно бы сандалии откинули. И года бы не прошло. А так живем, бурчим помаленьку.

Полковник обернулся. Зубоскалил лилипутик Во Ганг. Глазки-щелочки смешливо поблескивают, рот, как обычно, до ушей. И не в словах даже дело, – в интонации. Ясно, что посмеивается. И вот ведь странно, такая сявка, а находит в себе силы ворковать! Сержанта вон не боится, на дождь поплевывает. То ли взбадривает себя самого, то ли связанного с ним бечевой рядового Злотницкого. Друзья хреновы! Разного росточка, а топать умудряются в ногу.

Полковник ощутил укол

зависти. Маленький такой укольчик, однако вполне чувствительный. Дружба, как и прочие мудреные категории, не раз переосмысливается за жизнь. Цена, которую дает ей небрежная молодость, с годами доползает до немыслимых высот. Расходятся жившие десятилетия супруги, разбегаются родные братья, разругиваются однокашники. Если даже кровное родство не в счет, чего уж толковать о дружбе посторонних! Оттого, верно, и раздражают те, у кого сладилось, у кого не рвется. Люмп, бредущий рядом, наверняка, ощутил нечто схожее, потому что выругался с особенным чувством.

– Паскудный дождишка! – упрямо повторил он. – Ублюдочный и паскудный!

– Все дело в точке зрения, сержант, – добродушно пробасил Злотницкий. – Мир никогда не был идеальным, а свадьбы тем не менее справляли в любое время. И плясать, и петь не стеснялись.

– Это жизнь! – тонкоголосым эхом поддакнул Во-Ганг. – Войны сменялись диктатурой, голод уступал место эпидемиям, а те в свою очередь вытеснялись климатическими казусами.

– Что ты называешь казусом!? – взъярился Люмп. – Четыре четверти земного покрова под водой, люди переселились на мосты, какие-то вшивые недоучки рвут напропалую рельсы, и это для тебя всего-навсего казус?

– Речь о другом, сержант. Мне кажется, стоит следить за нервишками. Жизнь, какая она ни есть, продолжается. Иначе, согласитесь, вы бы вряд ли вызвались в этот рейд.

– Что ты сказал? – рука Люмпа дернулась под плащ, лицо исказила болезненная гримаса.

– Спокойно, парни, спокойно! Скоро у вас будет повод побеситься. – Павел Матвеевич неодобрительно покосился на Злотницкого.

– Господин полковник! – голос сержанта дрожал от ярости. – Я, конечно, не стукач, но о подобных вещах, видимо, следует докладывать.

– Что там еще? – полковник наперед ощутил усталость. Знавал он эти доклады! Листочки, неразборчиво подписываемые сверхбдительными ура-патриотами, однообразные, доводящие до сведения фразочки. Уж, верно, не одну сотню сплавил в штабной титан.

– Вот эти, значит, оба… То есть, я хочу сказать, что перед операцией о подобном полезно знать. Так вот, по моим сведениям Злотницкий и Во Ганг уже на протяжении полугода являются активными участниками движения инсайтов. Я лично не раз видел их заходящими в компьютерные вагоны!

– Ну и? – Павел Матвеевич продолжал смотреть себе под ноги. Не хотелось, чтобы сержант разглядел на его лице неподобающую ситуации скуку. – Что дальше?

– Считаю, что на них нельзя полагаться!

– Что ж… В бою проверим, – так и не подняв глаз, полковник опустил ладонь на плечо сержанта. – Не спеши с выводами, Люмп. Поверь мне, люди сложнее, чем кажутся на первый взгляд.

– Я только хотел уведомить…

– После, – голос полковника построжал. – Отстреляемся, тогда и уведомишь. А может, и повода уже не будет.

– Как же не будет,

если они скрытые инсайты!

– Сегодня ты инсайт, а завтра, глядишь, в пуриты подашься! – ернически пробормотал за спинами коротышка Во-Ганг.

– Все! – отрезал полковник. – Почесали языками, и хватит! Останетесь в живых, продолжим разговор, а нет, и тема будет исчерпана.

Он чуть ускорил шаг, отрываясь от сержанта и парочки строптивых зубоскалов. Всерьез напугался, что вспылит. А тогда уж достанется всем и вдосталь. И сержанту, и Злотницкому, и сопляку Во Гангу. Тем более, что принимать чью-либо сторону не хотелось. Он давненько уже был ни за кого. Ни за белых, ни за красных, ни за черных. За всех разом, какие они есть. За пестробурополосатых. И не было желания вникать, кто прав, а кто не очень. Все было гнило, и все при этом заслуживало сочувствия. Даже свихнувшиеся пуриты с инсайтами. А убивать их он шел вынужденно. Ради тех тысяч, что с надеждой ждали результатов боевого рейда.

Сила. Вот, что правило миром. Сила этот мир и добила. Перегрызла сук и загнала лошадь. Однако права выбора у них не было, и совершенно отчетливо Павел Матвеевич понимал с кем он и против кого. Разумеется, с сильными, и, без сомнения, против сильных. Потому что слабые от участия в мирской толчее отстранялись с самого начала. И правильно! Не крутись под ногами, коли никто, не мешайся!..

Впереди послышался неясный шум, Павел Матвеевич замедлил шаг, и вскоре из пелены косых струй вынырнула фигура Мациса. Широкие, облепленные дождевыми каплями скулы, довольный взгляд. Возбужденно дыша, разведчик шагнул к начальнику.

– Пост, господин полковник! Самый натуральный.

– Ты не ошибся?

– Обижаете! Что я, лох какой!

– Значит, дошли, – Павел Матвеевич удовлетворенно кивнул. – И то хлеб. Кто там у них, не разглядел?

– Три козлика с пулеметом. Одна чахлая винтовочка.

– Сумеешь снять?

Мацис самоуверенно хмыкнул.

– Запросто!

– Я тебя спрашиваю серьезно!

– Снимем, господин полковник. У них там навесик хлипкий – дыра на дыре, а смену, похоже, давненько не присылали. Это же пуриты, не кадровики! Так что успели заскучать. Двое, как мне померещилось, вообще дрыхнут.

– Померещилось… Померещиться может всякое.

– Да нет же, точно дрыхнут!

– Хмм… Видишь ли, Мацис, стрельбы нам надо бы избежать.

– Стрельбы не понадобится. Возьму Коляныча, Адама… Короче, справимся!

– Может, еще кого дать?

– Обойдемся. Меньше шуму – больше толку. Коляныч – гиревик, а Адам, если что, ножами поможет. Вы же знаете, как он их мечет.

– Действуй, орел…

Полковник поднял руку, давая команду на остановку. Бойцы с готовностью повалились на железнодорожное полотно. Кто-то усаживался прямо на рельсы, кто-то подстилал брезентовые и пластиковые коврики. Разумеется, зашуршали пакетами, доставая энзэ. Полковник не стал фыркать. Кадровиков у пуритов, конечно, не было, однако и у них в этом смысле похвастать было нечем. Одно слово – волонтеры, народ вольный, к дисциплине не слишком приученный. Только где их взять нынче – приученных? Да еще, чтобы согласны были идти на смерть. А эти, как ни крути, сами вызвались. Вот и придется потерпеть.