Поезд
Шрифт:
– А от чего этот-то загорается? – не справился со своим любопытством Елизар.
– Прикурил. От встречного светофора, – снисходительно объяснил Федюня. – Электромагнитное излучение наводится. Понимаешь?
Елизар понимал, но не очень, в общих чертах. Не было у него специального образования, только среднее.
– Ни черта он не понимает, – с добродушной ленцой поддержал беседу Зюмин. – Вот каким образом одной простыней двух пассажиров обслужить, это он понимает, да, Елизар? Эх вы, люди-блохи, – закончил Зюмин с неожиданным ожесточением.
– Ну
Кажется, Елизара всерьез проняло. Уши его побелели и сделались плоскими, словно блюдца. Снисходительно принимая критику в адрес своего ремесла со стороны несведущих людей, он свирепел, когда его укорял свой брат-железнодорожник…
Несколько минут ехали молча.
В этих местах снег еще держался в распадках светло-серыми языками. А трава по склонам холмов не теряла своей молодой зелени даже в густеющих сумерках. И это было странно – трава и снег. Местами холмы отбегали к хвосту пеезда, и глаза охватывали утекающие к горизонту поля. По обе стороны от полотна дороги они казались широкими крыльями. В этих северных местах поля за окном поезда жили короткой жизнью: скоро их вновь подсекут леса и уже надолго…
– Эх-х-х… Елизарушка, сгубит тебя, молодца, обидчивость, – Зюмину надоело молчание в кабине. – Лучше расскажи: получил ли ты новую комнату? Или все в тире живешь?
– Почему в тире? – удивился Елизар.
– Как же. Сам говорил, что исполком целится снести твою хибару. Помнишь? На медицинской комиссии.
– Это когда ты у меня денег позаимствовал? – уколол Елизар. – Ну и память у тебя. Столько времени прошло, а помнишь.
– Намек уловил, – кивнул Зюмин, не отводя глаз от смотрового окна. – Начало опасной зоны!
– Начало опасной зоны, – подтвердил Федюня. – Кстати, тут и ограничение.
– Сплошные ограничения, – обронил Зюмин. – Ну, поползли. – Он начал притормаживать.
Этот участок ремонтировался чуть ли не каждый год – то вода подмоет полотно, то лед сокрушит, то еще какая напасть… Издали приближались фигурки путевых рабочих в оранжевых стоп-жилетах. Заслышав сигнал локомотива, они сошли с полотна и сбились на площадке у дерева. Почти одни женщины.
– Что бы мы делали без баб? – Зюмин коротко гуднул, отвечая на приветствия рабочих.
Одна из работниц, стоявшая поодаль, что-то крикнула и засмеялась. Но разве услышишь в таком грохоте?
– Тебя, что ли, зовет, Елизарушка? – пошутил Зюмин.
– Она спрашивает, вернул ли ты мне долг? – в тон ответил Елизар.
Зюмин засмеялся и одобрительно тронул Елизара за колено.
Локомотив неторопливо ощупывал рельсы, словно уговаривая их лежать
– Приедем в Олений ручей, а в ночлежке опять душевая не работает, – вспомнил Федюня. – Который приезд не помыться по-человечески.
Ночлежкой называли профилакторий локомотивных бригад. Как раз в Оленьем ручье дом был отличный, трехэтажный. В комнатах по две кровати, крахмальное белье, даже цветами ухитрялись удивить. И столовая не позорная, круглосуточно горячие блюда. Не то что в других домах – одни пирожки да вареные яйца. А что касается душа, так что-то со сливом приключилось, обещали наладить.
– Ладно, душевую ему подавай. Небось дома раз в год в баню и ходишь, – проворчал Зюмин. – Такая езда, мать их девочка! Разве график удержишь?
Елизар только сейчас обратил внимание на внешность Зюмина. Крупный, крепкий мужчина. Загорелое энергичное лицо с седеющей у висков пышной каштановой шевелюрой. Кремовая сорочка с коричневым галстуком приятно сочеталась с кофейного цвета кителем, на лацкане которого тяжелел знак «Почетный железнодорожник», а его непросто заслужить. Зюмин считался машинистом экстракласса.
– Сколько ж тебе лет, Зюмин? – почтительно спросил Елизар.
– Пятьдесят пять, – смягчился Зюмин.
– Никогда бы не дал! – искренне воскликнул Елизар.
– Я бы и не взял! – Зюмин засмеялся, ему по душе было это наивное восхищение Елизара.
Разговор развеял одурь медленной езды. Зюмин выпрямился, развел плечи. Чувствовал, что скоро кончится тягомотина. Дотянуть до леска, а там, помнится, ограничение снято.
Они проехали переезд, собравший у шлагбаума несколько автомобилей. Водитель самосвала, что стоял первым, погрозил им из окна рукой: чего, мол, тянете, быстрее-быстрее… Но локомотив никак не реагировал на его нетерпение, спесиво протягивая длинное змеиное тело вдоль подхалима-шлагбаума.
Наконец лениво подплыл знак, отдаленно напоминающий крендель.
– Конец опасной зоны, – проговорил Федюня.
– Конец опасной зоны, – продублировал Зюмин. – Все равно еще пять километров тащиться по ограничению. Сколько там предписано?
Федюня взглянул в листок предупреждений, что висел, подколотый к вентилятору.
– Пять километров ехать не более шестидесяти.
– А там и станция, тоже позагораем, – поморщился Зюмин, но скорости не прибавил, ему нужно было протащить весь состав за знак, это добрых полкилометра. Только потом можно будет повысить скорость до разрешенных шестидесяти километров в час.